На острове я долго шла пешком под горячим солнцем, по практически голой каменистой земле, чтобы увидеть древнее сооружение из желто-коричневых гигантских камней. Огромные глыбы, по местному поверью, носила под мышкой великанша, прижимавшая другой рукой к груди своего младенца. Вот и остались на одной из глыб, ставшей стеной святилища или дома, следы ее огромной ладони. Как странно… Почему же я никогда раньше не видела этого, хотя бы на фотографии? Вот же оно, самое ясное свидетельство того, что была на Земле какая-то другая жизнь, о которой мы ничего не знаем. Была и перестала быть. Жили задолго до нас другие люди, громадного роста, которые были в состоянии поднять и перетащить каменные глыбы весом в несколько тонн… Они не знали колеса, наверно, они были примитивны по сравнению с нами, но они ведь тоже рожали детей, кормили их молоком, оберегали от болезней и обид, страдали за них… Эти люди о чем-то мечтали – о чем? Чего-то боялись… Чего – мы теперь уже и не узнаем. Они почему-то погибли или перестали рождаться на Земле.
Лодочник, как мы и договорились, ждал меня на берегу. Когда я шла обратно по безлюдной степи, как будто обрывающейся в море, у меня возникло ощущение, что я иду где-то по самому краю земли, и на секунду мне показалось, что ничего и никого больше на свете нет – только я, чистейшее море, сливающееся у горизонта с розово-золотым закатным небом, и сильный ветер, несущий золотистые облака. И этот пустынный берег, «где ветры пели и века», как вдруг пронеслась у меня в голове чья-то строчка.
Надо сказать, что неожиданное появление денег и моего личного счета, в существование которого я не сразу, но поверила, заметно повлияло на мое мироощущение. Я совершенно спокойно заплатила лодочнику запрошенные им немалые деньги и нисколько не расстроилась. Может, конечно, это оборотная сторона моей бедности, привычной бедности, – абсолютное равнодушие к деньгам. Особенно здесь, в этом краю, хранящем следы ушедших столетий и других цивилизаций – маленькие слоны, большие люди… – ценность денег кажется смешной.
Да, есть у меня теперь эти деньги. И применение им уже нашлось – Вадик Хисейкин тут же потребовал их себе, и, скорей всего, он их получит. А даже если не потребовал бы… Я точно чувствовала, что ни вещи, которые я могла купить на них, ни даже новая квартира никак не помогут мне ощутить себя, скажем, любимой. Или перестать бояться за родителей, за каждый оставшийся им день. Или махнуть рукой, а проще говоря, плюнуть на Ийку, сказав: «Выросла – и ладно!» и благоденствовать, не думая, где она, с кем и как теперь живет.
Я думала, что не переживу эти дни до отъезда, но, как ни странно, благодаря экскурсиям и поездкам, время пошло довольно быстро. Знакомиться со мной больше никто не пытался – ни латиноамериканцы, ни французы, ни наши. Хотя я настолько никого вокруг не видела, что, если кто-то и делал попытку обратить на себя мое внимание, я этого просто не заметила.
Я дала себе обещание не звонить Кротову, зря его не дергать и не подгонять. Хорошо, если он действительно хотя бы попытается что-то сделать. Единственное, я позвонила ему на следующий день после нашего разговора, сказать то, что не успела сказать в прошлый раз.
– Да, Саша, – ответил он так, будто мы только что расстались.
Я тоже не стала здороваться, и мне казалось, что все это время мы были рядом – со вчерашнего звонка.
– Я забыла сказать. Хисейкин требует денег за то, чтобы выпустить Ийку. Они у меня есть, вы не волнуйтесь.
– И много он требует? – вздохнул Кротов.
– Ну… прилично. То есть… у меня случайно как раз такая сумма появилась. Я готова отдать ему любые деньги, лишь бы они с Мариной забрали заявление из полиции. Но… можно, чтобы Ийку выпустили побыстрее? Не дожидаясь, пока я прилечу и дам денег… Вообще я думала, что можно перевести ему деньги на счет…
– Не стоит. Лучше, если уж соглашаться, то живыми деньгами, со свидетелями, пусть скажет что-то, мы это запишем на камеру, чтобы потом не отпирался…
– Вряд ли Вадик на это пойдет.
– Я понял, Саша. Ладно, решим. Никаких поспешных шагов не делайте. Если что надумаете – позвоните сначала мне, чтобы мы с вами в одну сторону шли, хорошо?
– Хорошо, – вздохнула я.
– Все будет хорошо, не волнуйтесь, – ответил Кротов, и мне вдруг захотелось, чтобы он опять говорил со мной на «ты». Я незаметно для себя тоже мысленно стала звать его на «ты».
– А… вы уже…
– Пока рано говорить о чем-то, – даже не дал мне спросить Кротов.
– Ее не выпустят?
– Я занимаюсь вашим делом, Саша. Поверьте.
Слова прозвучали настолько отчужденно, что я не стала продолжать расспросы.
– Я видел Ийку, – добавил Кротов. – Она… держит себя в руках, скажем так. Не переживайте.
– Хорошо. Я позвоню.
– Да, конечно. Больше не могу говорить, простите… – И он отключился.