Синдром отсутствующего ёжика

– Мы потом вставим его в рамку и подарим Владику как настоящую картину. Хорошо?

Гриша ничего не ответил.

Вернувшись в комнату, я села, чтобы рассмотреть рисунок. На листе были нарисованы цветными карандашами два мальчика, почти одинакового роста. У одного мальчика в руках была скрипка – это, видимо, Гриша, все мечтающий получить в подарок скрипку. Второй держал непонятный предмет, похожий на большой куль.

– А что у Владика в руках? – спросила я.

– Его вещи. Он же ушел…

– Ясно.

Рядом с Владиком были нарисованы два маленьких человечка – один с длинными желтыми волосами, другой, совсем крохотный, держался за руку с первым. Рядом с ними стояла оранжевая машина с огромными колесами.

– Почему ты решил, что машина именно оранжевая?

Гриша ничего мне не ответил и стал рисовать дальше. Я же подошла к окну и увидела, как Владика усаживают в ярко-оранжевый кабриолет с черным матерчатым верхом. Это летняя машина, специально для поездок в теплую, солнечную погоду. Интересно, что бы сказала Ийка, если бы я ей подарила такую машину?

Я одернула себя. Она бы сказала: «Спасибо, мама, как классно». Села бы в нее и уехала точно так же. Было бы куда уехать, а на чем – найдется. И потом. Вряд ли бы меня радовало, если бы Ийка прибегала ко мне за деньгами и, получив их, быстренько убегала. Если представить на миг, что я вдруг резко разбогатела…

Я вздохнула и спросила Гришу:

– Блинчики обычные или картофельные?

Он сосредоточенно помолчал и ответил:

– Если можно, обычные. Со сметаной.

– Да, можно. Кабриолет, увы, никому не обещаю… А вот за блинчиками – приходите. Могу еще и клизму поставить, и пробки в ушах промыть, и с соплями разобраться…

– Это все мне? – испуганно спросил Гриша из комнаты.

– Да нет, – невесело засмеялась я, чувствуя, как почему-то у меня сильно упало настроение. – Это я так. Бездомным и неприкаянным…

А Гришина мама Лиля, в отличие от папы Владика, даже и не позвонила. Она просто приехала вечером того же дня, видимо, совершенно уверенная, что деваться мне некуда и я точно дома.

– Гришенька! – бросилась она к мальчику, решительно проходя мимо меня в комнату. Можно подумать, она искала-искала и нашла наконец своего мальчика, которого держали жестокие шантажисты, голодного и холодного, привязанного к батарее проволокой.

И Гриша тоже обнял маму и прижался к ней. Я облегченно вздохнула. Больше всего я боялась, что Гриша, что называется, приживется у меня. Так бывает. Рвется незримая ниточка, связывающая мать с детенышем, если она надолго забывает про рожденное ею дитя. И детеныш начинает считать мамой волчицу, или старенькую глухую бабушку, или чужую добрую тетю.

– Спасибо, Саш! – по-свойски сказала мне Лиля. – Я тебе… вам… – все-таки поправилась она, – очень обязана. Можно, я заплачу вам потом?

– Можно, Лиля. – Я поставила на пол Гришину сумку, которую начала собирать, и прислонилась к косяку. – А за что вы хотите заплатить?

– Ну-у… – Лиля нервно засмеялась, и я поняла, что ей очень неудобно. Ведь она так долго не приходила за сыном. – За все… За еду… хотя бы…

– Ясно. За постой. Мне уже дал денег в начале месяца местный оперуполномоченный. Можете заплатить ему.

– Гришей интересовалась полиция? – Лиля округлила глаза.

– Да. Один человек. Очень ловкий и симпатичный. Грише он очень понравился. И вам понравится.

Я не удержалась. Я, взрослая, прочная и надежная женщина, как выразился Кротов, не удержалась и пнула несчастную Лилю. Мне почему-то казалось, что она так и не устроила за этот месяц свою личную жизнь. Выглядела Лиля средне. Помятое лицо, сероватые мешки под густо подведенными глазами, немытые волосы наспех перехвачены яркой резинкой. Губы Лиля по привычке нарисовала, но тоже небрежно – одна часть рта получилась больше, и казалось, что Лиля зловеще ухмыляется густо-розовыми липкими губами…

Я спохватилась и наклонилась за Гришиным рюкзаком.

– Ты хорошо учился, сынок? – заботливо спросила Лиля, поглядывая на меня и тут же отводя глаза, как только я взглядывала на нее в ответ.

Гриша почему-то промолчал.

– Ты слушался Александру Витальевну?

Гриша так же молча смотрел в сторону. Я проследила за его взглядом. Сначала я думала, что он смотрит на пианино, и пошла в комнату, решив отдать ему ноты, которые он разбирал. Но Гриша даже не взглянул на ноты, которые я принесла. Он стоял и смотрел куда-то в сторону комнаты, но, подозреваю, ничего при этом не видел. Он смотрел на что-то свое и свое слышал.

– Не хочешь мне отвечать? Ну ладно… Или он не слышит? У него хуже стало, да? – обернулась Лиля ко мне.

– Нет, не хуже. Лиля, я потом вам объясню. Тут совсем другое.

– Объясните сейчас! Я же волнуюсь! Александра Витальевна! Ну, как вы не понимаете! Вы же сама мать. Мальчик глохнет, а врачи ни бе ни ме… Извините, я не вас имею в виду.

Я кивнула. Все бесполезно. Оставалось надеяться, что Гриша уже очень скоро вырастет. Другой надежды не было. Дети растут быстро, и время идет быстро. Он научился защищаться, уходить в свой собственный мир – от Лили, от всей чехарды, происходящей в их доме, – научится и другому.