Синдром отторжения

Наверное, их отпустили пораньше с лекции. Послышались недовольные крики, смех. За мной выстроилась длинная суматошная очередь. Я потерял Лиду из вида и, бросив попытки получить кофе, стал проталкиваться к нашему столику через обступивших своенравный кофейный автомат студентов.

Лиды не было.

Недопитая чашка с кофе стояла на столе – как осторожное и невразумительное послание, которое у меня не получалось расшифровать.

Я открыл суазор.

«Извини, – прочитал я. – Конечно же, я помню, что обещала. Но пока я не готова. Еще раз меня извини».

Раздался звонок, извещающий о конце пары.

58

В тот день мне приснился длинный неестественно яркий сон. Я видел, как огромный, похожий на перевернутую пирамиду корабль медленно заходит на орбиту Земли. Не было ни Солнца, ни других звезд, ни даже Луны.

Пирамида выплывала из темноты.

На ее покрытом трещинами и пробоинами корпусе ярко вспыхивали угрожающие красные огни. Гигантская тень от корабля проносилась по океанам и континентам.

Начиналось затмение – похожий на пирамиду корабль заслонил солнечный свет. Все вокруг накрыла темнота.

Я оказался дома – в своем старом доме. Мама (во сне я не знал, что она умерла) помогала мне собраться в дорогу. Она заворачивала в пакет ненавистные эклеры с таким видом, словно ничего важнее в тот миг не существовало. Я улетал с Земли – надолго, возможно, на всю жизнь, – а она думала только о пирожных.

Мама быстро устала. К тому же у нее закончились пакеты. Эклеры уже не влезали в дорожную сумку. Я хотел остановить ее, сказать, что все это совершенно не нужно, что я не люблю эклеры, но почему-то молчал. В корзинке на столе еще оставались пирожные. Мать изможденно застонала, налила чай в любимую, неровно склеенную чашку, села за стол и осуждающе посмотрела на меня.

– Не забывай… – начала она.

Комната зашаталась, как при землетрясении, лампы на потолке вспыхнули и погасли, и я упал, панически всплеснув руками, провалился в металлический грохот и разверзшуюся темноту. Когда я пришел в себя, небо за окном было совершенно черным, а огромная перевернутая пирамида угрожающе нависала над сумрачным городом, и ее изъеденный корпус касался шпилей высотных зданий. Лампы на потолке в комнате лопнули, однако свет – неестественный, белый, как при химической реакции – исходил из самих стен.

Мама лежала под столом, застыв в конвульсиях, – ноги судорожно согнуты в коленях, большой палец на правой руке зажат между зубами. Я отчетливо понимал, что слишком поздно, что осталось лишь несколько секунд, несколько последних мгновений. Я наклонился к матери, собираясь проверить ее пульс, и – меня поглотила темнота.

В те дни я встречался с ней постоянно.

Сколько раз я видел маму! Она сидела на скамейке на станции, повернувшись ко мне спиной, обижаясь на мою безответственность и черствость. Стояла в вагоне, прикрывая лицо истрепанным суазором. Переходила на другую сторону улицы под торопливые команды светофора «можно идти», «можно идти». Всякий раз, обознавшись, я на мгновение верил – она жива, она здесь, в этом огромном и душном городе, и просто не желает меня больше видеть.

Я и не подозревал, что вокруг столько женщин, похожих на маму. Хотя, возможно, они совершенно не были на нее похожи.

Я так и встречал на улицах маму, пока однажды не встретил Лиду. И не сразу узнал ее.

Был выходной. Я возвращался из города в общежитие. День клонился к вечеру; поднялся сильный ветер, от которого не спасал даже стеклянный навес на станции.

На Лиде была яркая зеленая юбка, едва прикрывающая колени, розовая кофта с короткими рукавами и симпатичная маленькая сумочка, совсем на портфель не походившая – в тон юбке, только темнее.

А еще она была не одна.

Лида стояла на открытой станции, повернувшись ко мне, как и мать, спиной. Вместе с ней был высокий парень, разодевшийся, точно на торжественный прием. Парень рассказывал о чем-то, возбужденно жестикулируя, а Лида смеялась в ответ – склоняя голову и прикрывая ладонью рот, стесняясь собственного смеха.

Я долгое время следил за ними, даже не подозревая, что это она. А потом Лида обернулась.

Я вздрогнул.

Она тоже заметила меня – глаза ее сузились, а улыбка вмиг сошла с лица. Лида сделала вид, что не узнала меня, отвернулась и тут же стала торопливо втолковывать что-то своему разодетому кавалеру.

Я спустился со станции, прошел под эстакадой – послышался нарастающий вой, а с высоких путей посыпалась принесенная ветром пыль, – и поднялся на остановку с противоположной стороны.

Лиды уже не было.

Я решил не возвращаться в общежитие и вместо этого поехал на квартиру к матери.

Тогда я понял – ждать чего-то от Лиды бессмысленно.

Я не раз слышал, что у нее кто-то есть, но тогда, на станции, когда она отвернулась от меня, все стало понятно даже при моем близоруком упрямстве. Лида просто не решалась сказать мне «нет» – вернее, говорила множество раз, а я отказывался слышать.

Поздно вечером я пошел в магазин и купил любимые мамины пирожные.

На улице было темно так же, как и в моем сне.