– В строю стоят со-вет-ски-е тан-ки-сты… – подхватил срывающимся голосом Игорек, а я уже уверенней довел куплет до конца:
– Россия, ты слышишь, твои сыны к тебе… Полны… (Только чем?) Быстры… И – мужества опять же… Это… как его… – зель-я да-вай! – рявкнул откуда-то из-за спины проснувшийся от громкого нашего пения Ильин. И рыгнул нам в затылок крепким перегаром.
Братцы… Дружки мои… Это куда же мы с вами едем-то? А?
Куда? Куда? Куда?
А жизнь наша и впрямь копейка
Конец у этой истории прост. Я вдруг вспомнил, что у моей куртки худые карманы и что-то могло, как не раз бывало, завалиться за подкладку.
Пошарил и – чудо – обнаружил там нашу простую, немного потертую русскую копейку. Это было то, что требовалось.
Но нужно было прикончить всю бутылочку (вот где скрывалась истина, скрытая дарителем и обозначенная еще римлянами:
Я опустил копейку в щель лифта, и сотворилось второе чудо: русская никчемная копейка, не стоящая ни черта, возвратила меня в мир людей. На первый этаж.
Я вышел в рассветный час в теплый город, разминая затекшие ноги, и по пути выбросил в урну пустую бутылочку из-под «Плиски».
Первого же прохожего, встреченного на улице, спросил, не знает ли он, случайно, где находится гостиница «Коньяк».
Он пожал плечами и долго смотрел мне вслед, пытаясь понять, отчего этому чудаку, то есть мне, спозаранку так весело…
Золотой палач
Ряд и место
Ряд и место мне обозначили наутро, во время утренней проверки. Ленька по кличке Пузырь, оказавшийся слева от меня, не повернув головы, процедил сквозь зубы:
– Вчерась, значит, разыграли… Слышь?
Я кивнул. Блатняги разыгрывали в карты место и ряд в поселковом клубе. Если быть точным, ставили на кон жизнь того, кто сядет на разыгранное место. Не знаю, как вчера, но обычно они разыгрывали сначала ряд, потом место, затем исполнителя. На этот раз карта выпала на меня.
– Понял? – спросил Пузырь. – Ты идешь.
Я кивнул. Было все произнесено громким шепотом, но так, что услышал я один. Справа стоял Теслин по кличке Сироп. Худющий, длинный, как оглобля. В нашу сторону не глядел, а таращился на приближающегося воспитателя и заранее вздрагивал. Он до жути боялся шмона. Не оттого, что у него что-то заначено, что́ ему прятать: гол как сокол, – просто очень боялся щекотки. К нему лишь руки приблизишь, а он умирает, хватает воздух ртом, даже подпрыгивает. А потом обычно с визгом хлопается об пол. А уж когда шмонают, шарят прямо по телу, происходит «камедь», которая всех забавляет. Даже таких зверюг, как Карабас Барабас, а сегодня шмонал как раз он.
– Ряд восьмой, место шестнадцатое, – между тем прошептал Пузырь. И, позевывая, добавил чуть громче: – Сё-дня… На… значит, так… «Девушка с халахтером…» Аль с халатом… Хрен знает, в чем она там…
Я опять кивнул. Ничто еще во мне не пробудилось. Во-первых, это только вечером. А до вечера еще дожить надо. Во-вторых, могут и переиграть. И так бывало. А в-третьих… Ну ходил я раз, пусть не сам исполнял, а Пузырь, а я рядом стоял, шухерил, и хоть в зале полутьма, но видел… Видел, как легонечко ткнул Пузырь заточенной спицей мужичка, что впереди сидел, ткнул чуть ниже лопатки, и – копец, как говорят. Раз уж так не повезло бедолаге, что из трехсот обычных мест занял он проигранное. Ну то есть не сам занял, ему такой билет продали. Но все равно. Сел – значит, виноват. Не надо ему было садиться. А что не знал, что место проиграно, так это и есть судьба. Рядом, например, не проиграно, так там еще какой придурок сидел, и ему потрафило. Он еще придет смотреть киношку, потом еще жить долго будет. А этот нет. И все по закону, хотя и негласному. Завтра на голову кому кирпич свалится, или машина собьет, ты же не кричишь, что не должно так быть. Раз ты в это время проходил, а кирпич на балконе у края едва держался и потом упал. И черепушка пополам. У нас не кирпич, но тоже случай.
Я вспомнил тот случай, когда с Пузырем на пару был. Зрители хохотали: «камедь» им выдали… Закройщик из какого-то Торжка. Он на швейной машинке сперва шил. А потом побежал по улице, а его легковушка догнала и бампером поддела, и он, дрыгая ногами, так на бампере и поехал. Все умирали от смеха. И только один – не от смеха. Мужичок впереди вдруг вздрогнул и спокойненько так откинулся на спинку. Со стороны посмотреть – заснул человек. А у меня в ушах тишина наступила. Так и запомнилось: полутемный зал, экран отсвечивает в лицах, все открыли рты, а мужичок в мертвой тишине отпадает и отпадает на спину. А потом звук вернулся, но нам уже неинтересно, мы с Пузырем к выходу пробираемся. «Камедь» досмотрим потом. Или сами придумаем.