Синдром пьяного сердца

Суд заседал после отбоя в спальне старших ребят. Старшие и есть те блатняги, что свили в колонии «малину» и властвуют над всеми. Их трое. Но всех троих зовут по странному совпадению Яшками. А может, так задумано, чтобы легче вдолбить младшим: Яшка – значит, твой хозяин. Твой повелитель. Твой царь и Бог.

Самый главный из Яшек на вид не страшен. Некрупен, светлоглаз, умеет выражаться по-особенному. Без мата. Кто-то утверждал, что он из семьи высокого начальства, но бежал, обчистив папашу, и на время прибился к нам. Однако хоть он на вид и не страшен, его-то больше и боятся, а за что, не сразу поймешь. Может, потому, что на улице, за стеной нашего дома, у него всесильные дружки. А может, за что-то другое. Другой Яшка, который по рангу второй, – кореец, косоглазый, злобный. Говорить не любит, но, когда вспылит, может прибить. Ну а третий, видать, из хохлов, крупный и добродушно улыбчивый. Но если надо применить силу, руки-ноги переломать, это он с удовольствием сделает. Переломает, не пощадит. И у каждого свои шестерки на подхвате. У главного Яшки – как раз Ленька Пузырь. Прощелыга и ловкач. Однако умеет здорово прислуживать. Да все хотели бы, как он, прислуживать, но не всем пофартило.

Трое Яшек восседали на полу, подстелив под себя одеяло. Меня они поставили у стены рядом с печкой, сесть не разрешили. Остальная братия наблюдала с коек, каждый со своего места. Кто сидел, а кто лежал, свесив голову. Но смотрели все. Я видел по горящим глазам, как им интересно. Прям кино. Раньше-то никто не осмеливался ослушаться. А если и были у кого промашки, мордовали без суда. Иной раз изгоняли из дома.

Одного за кражу чужой пайки урки изнасиловали и пустили по спальням, чтобы потребляли хором. Но и его не судили. Так велел Главный Яша, и так было исполнено. А еще один тихоня, по кличке Сурок, в доносительстве признался, так он просто исчез в одну ночь, его и не искали. Со мной они, видать, решили расправиться покруче, чтобы другим неповадно было. Да и развлечение опять же.

– Ну, Гуляев, нагулялся? Говори теперь!

Это Главный произнес. Он сидел в центре, чуть опершись на подушку, будто султан какой, и, откидывая назад золотоволосую голову ангелочка, смотрел на меня снизу. В прозрачно-светлых глазах его угрозы я не обнаружил, лишь живое любопытство. Даже какой-то интерес к моей ничтожной персоне.

– Чего говорить-то? – пробормотал я. – Все и так знают.

– Знают, да еще хотят знать. Тебе что велели?

– Пришить.

– Кого?

– Восьмой ряд, шестнадцатое, значит, место.

– Пузырь! – окликнул помощника Яшка Главный. – Он правду говорит?

– Он правду говорит, – подтвердил Пузырь. – Я ему приказ еще с утра передал.

– Он согласился?

– Согласился. И спицу у меня забрал. А потом спицу потерял.

– Потерял? – удивился Яшка-третий. – Спицу потерял? Как это?

Он возвышался над всеми, даже сидя на полу, прямой, будто аршин проглотил. Крупные руки держал на коленях. Я смотрел на его руки и думал, что сегодня, наверное, он бить не станет. Да и это было бы слишком легким наказанием. А они небось задумали что-нибудь похлеще. Шепотом передавали, что вчера урки всех прогнали из спальни и целый час совещались. Даже в карты не стали играть.

– Я взял, значит, спицу и пошел в кино…

Я рассказывал, а сам смотрел на руки Яшки-третьего. Все кругом молчали. И Яшки тоже.

– В общем, она там сидела…

– Кто сидел? – спросил небрежно Главный Яшка.

– Девчонка…

– Да хоть и мальчишка. Но ты знал, что ты должен сделать?

– Знал.

– И что же?

– Не успел.

При этих словах Главный Яшка откинулся на подушки и громко захохотал. И вся спальня вслед за ним загудела, загикала, заблеяла. Я смотрел на лица своих дружков и не видел ни у кого хоть капли сочувствия…

– Ему двух часов не хватило! – крикнул кто-то. – А там делов: ткнуть да смотаться!

– Он-то смотался… Только все потерял от страха!

– Ты что, придурок, правда, что ли, испугался? – спросил Яшка-третий с добродушной улыбкой.

– Нет.

– А спица где? Где?

– На пол уронил.

– От страха, что ли?

– А он, вместо того чтобы поднять, – подхватил тут же Пузырь, – убежал из кино… Так ведь? Сознавайся!

– Нет, не так, – уперся я. – Я ее под ногами искал.

Яшка-второй, кореец, который молчал до поры, только жег меня косыми глазами, теперь закричал пронзительно:

– Зачем врешь? Зачем огрызаешься?

– Я не огрызаюсь, – произнес я.

– А что ты делаешь? Ты ведь врешь?

– Я сказал, что я не испугался… И не вру совсем.

– Тогда расскажи нам, как ты не испугался. Ты хоть признаешь, что ты виноват?

– Нет, – ответил я.

– Не признаешь, значит?

– Не признаю.

Яшка-Главный, который после своего заразительного смеха продолжал полеживать, глядя в потолок, будто остальной разговор его мало касался, на последних моих словах приподнял голову и сделал отмашку.

– Ну хватит! Хватит! – произнес капризно. – Не признает он никакой вины, слышали? А мы вот признаем!

Все притихли. Смотрели на него. И я смотрел, почувствовав, что сейчас случится главное. А главным будет то, что он произнесет.