Sindroma unicuma. Книга1.

Сам Вулфу давно позабыл, что такое ревность и жажда обладания. Когда-то давно, во время учебы в институте, у него наметилась взаимная симпатия с однокурсницей. Он еще помнил ее имя - Элеонора. Но симпатия, не успев перерасти во что-то большее, завяла. Следовало сделать выбор между наукой и личной жизнью, и Альрик сделал, о чем не пожалел ни разу. Кто знает, что сталось бы с ним сейчас, свяжи он судьбу с той девушкой.

Теперь женщины проходили через него, не задерживаясь ни в памяти, ни в жизни, а в сердце господствовала лишь одна королева - наука.

Мысли профессора снова перетекли к спящей, и он улыбнулся им.

Поначалу, узнав от декана подноготную ее появления, Альрик полыхал праведным гневом, не отличаясь от Игрека и, не сдержавшись, высказал много обидных слов Стопятнадцатому, за что позже извинился. Девчонка-обманщица представлялась профессору хладнокровной стервой, знающей цену жизни и умудрившейся через нужную постель получить заветный пропуск в общество висоратов.

Первое впечатление от знакомства повергло Альрика в растерянность. Девица оказалась незаметной тихоней, одетой безвкусно и бедно. К тому же ее застенчивость и скромное поведение озадачили профессора.

Тогда Вулфу сделал предположение, что девчонка выбрала роль несчастной простушки, забитой жизнью, и уверенно ее играла, изображая жертву обстоятельств. Однако слова Стопятнадцатого озадачили профессора. Зеркало правдивости или specellum verity, найденное при раскопках погибшей цивилизации, причислялось к уникальнейшим реликвиям древности, и принцип его действия до сих пор не сумели расшифровать самые именитые ученые-висорики. Небольшая овальная поверхность с достоверностью показывала истинные намерения отражающегося в зеркале человека, под какими бы искусными масками они не скрывались. Впрочем, достоверность открывалась единицам. Именно поэтому зеркало правдивости находилось в настоящее время на ответственном хранении Стопятнадцатого, проводившего эксперименты с артефактом.

Глядя с высоты пятого этажа на парк, Альрик анализировал свои наблюдения после сегодняшнего близкого контакта с обследуемой. Женственности в ней не было совершенно, как и умения кокетничать и преподносить себя на блюде, перевязав атласной ленточкой. Зато непосредственность лилась потоком. Профессор с легкостью определял любую мысль девочки по нахмуренному лбу, по поджатым губам, по недоуменно поднятой правой брови, по пылающим щекам или по растерянному взгляду. Он читал ее как открытую книгу и не мог поверить в то, что видит не наносное, не показушную игру на публику.

И все же Альрик, пресыщенный женским вниманием, несколько разочаровался тем, что девчонка не собиралась поддаваться его природному обаянию. Он вернулся к дивану и, присев на краешек, стянул варежку со свесившейся руки. Краснота сошла, вернув ладоням и пальцам здоровый цвет. Ниточка - подарок от Игрека, истончилась и почти исчезла.

Альрик не смог удержаться от того, чтобы не начать поглаживать сонные пальчики. Почему-то его бесконечно умилила отзывчивость девочки на прикосновения. Пробежался по линиям руки, и под мягкими касаниями ладошка упруго раскрывалась и сжималась точно у блаженствующей кошки, выпускающей и втягивающей коготки.

Неожиданно девочка потянулась, и, не успел он подняться с дивана, открыла глаза, уставившись на него.

___________________________________________________

ovumo *, овумо (перевод с новолат.) - яйцо

Это могла быть 25.2 глава

Поначалу сон был чудесен.

Лицо женщины пряталось в тени, и ее фигура воспринималась размытым пятном, но я знала, что это мама. Только у нее были ласковые любящие руки, которыми она обнимала меня, тискала и тормошила, зацеловывая. Я сидела у нее на коленях и ела мятный пряник, держа его липкими пальцами.

Вокруг было солнечно и зелено, перед моими глазами расстилался океан, а может быть, и не океан. В детстве даже мутная лужа кажется большим озером.

Я чувствовала, что мама улыбается мне, но улыбка ее стала грустной и тревожной, и вокруг все начало пропитываться беспокойным ожиданием. Даже рябь на воде неизвестного океана, заметавшись, сменила направление, словно не знала, какому ветру подчиниться.

А потом на шее у меня оказался шнурок с занятной штучкой в виде решетки из перекрещивающихся витых прутиков и спрятался под вырезом платья. "Помни обо мне, зайчонок! Мама всегда будет рядом", - почудилось в свежем порыве, дохнувшем влажностью. Или перешептывались прибрежные ивы, полощущие гибкие ветви в воде?

Внезапно я очутилась на дорожке, растерянно оглядываясь по сторонам, а ко мне приближалась хмурая неприветливая женщина в черном с хворостиной в руке. И пусть меня, ревущую и упирающуюся, тянули домой, а недоеденный пряник остался валяться в пыли, даже во сне я знала - когда-нибудь мы обязательно будем вместе, и "черная ворона" ни за что не найдет ставший прозрачным маленький секрет на шнурке, потому что он только наш - мой и мамин.