Синее на желтом

История эта с выигранным в «шестьдесят шесть» полетом мне самому очень нравилась, но, странное дело, я никому ее до этого не рассказывал. А почему? Возможно, повода не было. С кем еще, кроме Юры, я говорил о картах и азарте? Кажется, ни с кем. Допустимо и то, что меня удерживало что-то, а что, я и сам не пойму. И все-таки — допустимо. Но бывает и так: своим давним друзьям и близким не расскажешь, даже если это вовсе и не тайна и стыдного ничего нет, все равно не расскажешь, а случайному попутчику враз все без утайки выложишь. Он — попутчик, он с тобой только до перекрестка, а там «бывайте здоровы», и твоя история, тайная или не тайная, как в воду канула.

Звали летчика, у которого я выиграл полет, Владимиром, Володей, а некоторые товарищи — Вовчиком. И я так к нему обращался: Вовчик. И не из нахальства, понятно, — человек сам меня попросил. Когда я рассказал об этом Топоркову, он поморщился.

— Вовчик? — переспросил Юра. — Это летчика-истребителя так?

«Вот чудак-человек!» Я даже не нашелся что ответить. Только спросил:

— А что?

— Да ничего…

— Нет уж, погоди, — все-таки «завелся» я. И напомнил: — А дядя Тиша?

— Так дядя же, а не Тишка или Тиша. И если хочешь знать, так я к нему только по имени-отчеству. А как же иначе.

— Ну, а мы с тобой? Я тебе Юра, а ты мне Сема. Это как?

Вот тут и он не нашелся. Промолчал. Но я и не стал настаивать на продолжении этого спора. Во-первых, бессмысленно: в чужой монастырь со своим уставом не ходят. У них там на севере, в лесах, наверное, и грудных младенцев величают по имени-отчеству, а у нас в Баку, и вообще в Закавказье, люди, и молодые и старые, называют друг друга только по имени. И ничего, обходятся. Так о чем же тут спорить? Ну и, во-вторых, мне хотелось, и это совершенно естественно, продолжить свой рассказ, раз уже его начал. И я прежде всего рассказал о том, как военная судьба свела нас с этим самым Владимиром-Вовчиком в степной деревне возле крымского города Джанкой. Нашей части крепко досталось в боях на Днепре, и ее отвели в крымские степи, чтобы пополнить и привести в порядок. Летчик мой тоже сражался на Днепре, и там над рекой, над одной из переправ, его подбили. В дни, когда мы встретились с ним, — а я попал на постой в хату, в которой еще за неделю до этого поселился Вовчик, — он обслуживал на «кукурузнике» штаб нашей стрелковой дивизии. Работа эта была извозчичья и почтальонская — на «кукурузнике» возили штабных офицеров в части, срочные пакеты «наверх» и «вниз», доставлялись газеты и письма. Вовчик этой работой как будто не тяготился, поскольку был уверен, что в самое ближайшее время получит взамен подбитой новую боевую машину; у него были уже две победы: «мессер» и «юнкерс» — и он знает, как и куда их бить, проклятых стервятников, так неужели ему не дадут возможность продолжить счет! Дадут. Обязательно дадут. А пока — не бездельничать и не унывать. И Вовчик летал на «кукурузнике» и не унывал: «ничего, скоро снова буду драться», но мы жили с ним вместе, в одной боковушке, и я видел, что временами он томится, ну просто места себе не находит. А особенно в пустые, ничем не занятые вечера.

В один такой вечер я наблюдал, отдыхая на койке, как шагает он из угла в угол, и вдруг подумал вслух: «В картишки что ли сыграть». «А у тебя карты есть?» — заинтересовался летчик. «У хозяйки есть. Я видел — она часто гадает то на мужа, то на сыновей, то еще на какого-то трефового короля». «На эти не рассчитывай, — сказал Вовчик. — Гадальными картами женщины играть не позволяют». «А я все-таки попрошу, может, позволит».

У меня этого таланта нет: уговаривать. Но очень уж мне хотелось как-то расшевелить затосковавшего без боевого дела истребителя, да и самому мне хотелось развлечься, чего уж там, — и я (о, господи, почему ты не закрепил за мной навсегда эту удачу) уговорил-таки хозяйку. «Руки только хорошо отмойте, — вздыхая попросила она. — Замусоленные карты и соврать могут».