Синее на желтом

С Александром Сорокиным, с его драмой «Аня» и его женой Зиной Демин познакомился месяца полтора назад. У Лапшина тогда была в самом разгаре работа над «Ревизором», и потому Демин не удивился, когда Главный попросил его прочитать рукопись начинающего драматурга, хотя, как правило, Главный сам читал все поступающие в театр пьесы, в том числе самотечные. Искал.

— У меня абсолютный цейтнот, — сказал Демину Главный, — а тут, понимаешь, один человек с пьесой ходит. Сорокин его фамилия. Интересный, по-моему, человек, одаренный. Я его рассказ в «молодежке» прочитал. Прелюбопытный, я тебе скажу, рассказ. Надо думать, и пьеса у него небезынтересная.

— Я прочитаю, — сказал Демин.

— Вот-вот, об этом я и хотел тебя попросить. А то неудобно как-то, человек ходит. А я уж потом, после «Ревизора», обязательно подключусь.

Назавтра пришли Сорокины. Зина извлекла из потертой «аэрофлотской» сумки толстую тетрадь, протянула ее мужу, а тот уже положил рукопись на стол перед Деминым. Демин полистал тетрадь — почерк хотя и четкий, но слишком мелкий. Он хотел сказать, что предпочел бы машинопись, но поглядел на Сорокиных и не сказал. «Они не производят впечатления людей, которым можно сказать об этом, — подумал Демин. — Очень уж они зелененькие, да и одеты, как подростки».

На молодом драматурге и его жене были одинаковые подбитые химическим мехом штормовки, надетые поверх одинаковых клетчатых ковбоек, одинаковые лыжные шаровары и грубые, окованные железом, не то лыжные, не то альпинистские, башмаки.

Такие костюмы могли быть «спецовками», но могли также означать и определенный стиль или… весьма знакомое Демину по собственной студенческой жизни безденежье. Да, скорее всего, это самое обыкновенное студенческое безденежье. Ну, а за переписку на машинке надо платить.

— Геологи? — спросил Демин.

— Математики.

— Однокурсники?

— Нет. Я уже на третьем, а Зина — первокурсница. Она у меня еще дитя, — сказал Сорокин и улыбнулся жене. Демину он еще ни разу не улыбнулся. На Демина молодой драматург смотрел пока настороженно и, что вполне понятно, изучающе.

Демин спрятал тетрадь в ящик и хотел сказать: «Приходите недельки через три», но опять посмотрел на Сорокиных и сказал:

— Сегодня у нас что? Вторник. Приходите в пятницу, поговорим.

— В эту пятницу? — спросил Сорокин.

— В эту.

Сорокины рассмеялись. Синхронно.

— Смешно? — спросил Демин, не понимая, чем вызван этот не очень почтительный смех.

— Смешно, — подтвердил Сорокин. — Вы сказали в пятницу, а мы… — Сорокин чуть-чуть замялся, — мы думали, вы скажете «приходите так недельки через три».

— А разве я похож на бюрократа? — поинтересовался уязвленный Демин.

— Ну что вы, что вы! — поспешно возразила Зина. — Просто многие так говорят.

— Жаль. Следовало бы наказать вас. Да слово…

— А вы не жалейте. Вот увидите — вы не пожалеете, — сказала Зина.

И Демин не пожалел. Пьеса ему понравилась. Она была написана человеком, безусловно, одаренным, и к тому же не просто писателем, а писателем-драматургом, что уже само по себе находка для театра.

И Демин сказал об этом (не о «находке», разумеется, а о том, что пьеса «в общем не дурна») Сорокиным, когда они пришли к нему через три дня. О недостатках пьесы Демин тоже сказал автору. И кое-что посоветовал ему — осторожно, ненавязчиво: разговор, в сущности, предварительный, и нечего особенно рассусоливать.

— Спасибо, — сказал Сорокин. — Я подумаю.

— Саша подумает. И все, что можно, исправит, — сказала Зина.

После этих ее слов возникла пауза. Неприятная пауза. Демин понимал, что Сорокины ждут от него еще одного слова. Самого важного для них сейчас слова. Но у Демина нет права на это слово. Никакого. В этом он не заблуждается. Право на такое слово имеет тот, кто решает. Главный. И Главный скажет его Сорокиным, если, конечно, найдет нужным сказать.

— Главный обещал заняться вашей рукописью, как только выпустит «Ревизора», — сказал Демин.

— А когда это будет, вы не скажете? — спросила Зина.

— Зайдите так недельки через три… не ошибетесь, — сказал, улыбаясь, Демин.

Сорокины рассмеялись. И опять синхронно.

— Ну вот видишь, зря ты рыдала, Зинушка, — сказал Сорокин жене и пояснил Демину: — Портниха ее подвела, взялась сшить платье к нашей премьере, а сама, представьте, уехала на курорт.

— Ну, до премьеры еще далековато, — сказал Демин.

— Ничего, я подожду. Я и платье подожду и премьеру, — сказала Зина, и Демин подумал: эта будет ждать. Если понадобится, до скончания века будет ждать, потому что любит, потому что верит в своего любимого.

Любит — вот что самое главное, — любит.

Демин и тогда рад был бы сделать все возможное для этой юной пары, для того, чтобы скорее осуществились их надежды. Но что он тогда мог?

А сейчас может. А раз может — сделает.

Будет ваша премьера, милые Сорокины. Будет.