Синее на желтом

Вот так будет, и не иначе. А вся остальная чепушина — твоя нелепая придумка, дорогой Демин. Иллюзионист ты, брат! Кио! Тебе бы, дорогуша, в цирке публику развлекать, а ты сам себе цирк устроил, сам себя потешаешь. Ну откуда ты взял, что тебя сделают Главным? Как она могла родиться в твоей башке, подобная мысль? Нет, нет, только не взваливай, пожалуйста, на Селихова. При чем тут Селихов? Разве в словах его был какой-то намек? Никакого. Он только позвонил, только сообщил тебе печальное известие. А почему первому? А так… Скорее всего, случайно. И можно не сомневаться, что сам Селихов этому обстоятельству никакого значения не придавал. Кто-кто, а деловой человек Селихов знает, что никто никогда не назначит Демина Главным. В таких вещах деловые люди редко ошибаются.

Итак — Главным будет Логинов.

Рановато ему, по моему разумению. Я бы еще подождал, посмотрел, на что способен молодой человек, а потом уж… Ну да кто же меня спрашивает! А могли бы и спросить, не без обиды подумал Демин. Да, он был обижен тем, что его и на этот раз обошли. Но даже самому себе под пыткой он не признался бы в этом.

Благо она надолго удержалась в нем, эта обида, потому что он устал от всего. Вправду устал.

Почти два часа он жил жизнью сокрушителя и реформатора и сдуру, да, сдуру, никто ведь об этом не просил, никто его на это не уполномочивал, проделал огромную мозговую работу. Потому и устал, а усталость вытеснила и обиду, и другие связанные с ней горькие чувства, и осталось только почти блаженное, почти равное счастью чувство облегчения, что уже ничего, ну ровным счетом ничего из того, что он наметил, делать ему не придется… Ну, разве это не равно счастью, что ему не надо будет увольнять из театра «старух»… Что ему не надо говорить Антонине Петровне «уходи». Я ей «уходи», а она мне: «Зачем ты меня на плаху гонишь, милый». Скорей всего она ушла бы безропотно — за четверть века после той ночи она ни разу не напомнила о ней — ни словом, ни взглядом. Будто ее и не было, той ночи. А ведь была…

И разве это не благо, что не придется таскаться по судам из-за «мыловара». Поди-ка докажи судьям, что «мыловар» бездарен. Черта с два докажешь!

И с Мигуновым… Да ну его к дьяволу, Мигунова. Пусть вот Логинов и занимается всеми этими делами. У Логинова и язык острый, и кулаки чешутся, и решимости, что уж тут говорить, побольше, чем у меня. Да и энергии у него хоть отбавляй, что правда, то правда. Вот и пусть тащит театральный воз. Это Логинов сам так назвал театр. В прошлом году, когда Лапшин с некоторым ущербом для театра увлекся телевидением (он ставил для голубого экрана большой спектакль), Логинов упрекнул его на собрании.

Логинов сказал тогда примерно следующее: театр такой воз, что его все время надо тащить, театру движение нужно, безостановочное, не то он так увязнет, так забуксует всеми колесами, что его и с места не сдвинешь.

Верно вы тогда сказали, уважаемый Аркадий Васильевич, не возражаю. Ну и тащите себе на здоровье свой воз — надо надеяться, что силы и упрямства у вас для этого хватит. А я, Демин, буду тащить свой, предназначенный мне, самолично избранный, суженый, сужденный — свой возок… Да, да, возок, а не воз — я свои масштабы и свои силы не преувеличиваю. Чужой не потяну, а свой дотяну до конца. Благо и к хомуту за долгие годы привык — шею не давит.

Вот здесь как раз, на этом самом месте, Демин чуть притормозил, чуть приостановил скоростной обратный ход своих сегодняшних мыслей.

А ведь это полная капитуляция, сказал самому себе Демин. Неужели ты так запросто, даже пальцем не шевельнув, уступишь Логинову? А ведь ты можешь, ты вправе с ним побороться. И у тебя есть шансы, и немалые шансы, если подумать… И в театре, и в городе найдутся люди, которые охотно поддержат тебя в твоей борьбе. Только захоти бороться! Бороться? Ради чего? Ну хотя бы ради того, чтобы женщина с синими глазами сказала тебе «да»… Ну, это ты шутишь, брат! Никогда она тебе не скажет «да». Хоть сто Логиновых ты поборешь, все равно не скажет. Синие глаза это, брат, миф, химера, это, как говорят, «голубая мечта»… А мечтать можно и не будучи Главным.

…Человек стоял перед бульдогами со знаками своей власти над ними в руках и молчал. И даже не глядел на них. И собаки решились напомнить о себе человеку. Корноухий громко и басовито кашлянул «Кха! Кха!», а робкий братец его вежливо и тонко тявкнул.

Демин посмотрел на бульдогов и поежился, словно его холодом обдало.

Нет, нет, ни за какие коврижки он не станет бороться с Логиновым! Ну зачем? Ну на кой черт Демину сдалась эта должность Главного, да еще в придачу с этими безобразными бульдогами!

Отвратительными бульдогами. Омерзительными.

И когда Демин, повторяя эти ругательные слова, разжег в себе настоящую ненависть к бульдогам, ему самому стало казаться, будто и бульдоги тоже ненавидят его. Люто ненавидят. И вот-вот бросятся на него. Свирепый корноухий вцепится клыками в глотку, а робкий братец его бросится сзади на плечи…

— Да пропадите вы пропадом!