Синее око

— Кушайте, молодой человек, не знаю вашего имени-отчества... — сказала хозяйка. — Анатолий Романыч, угощай товарища. И сам угощайся. Отец, иди к столу.

Толя маленький сидел у стола в этой хозяйской избе, хрупал медленно огурцами, морщил кожу у глаз. Не нравилось ему это застолье. Зачем он здесь? Какой он тут гость? Он вспомнил свой дом, родителей, таких же вот стариков, свое общежитие в Ново-Полонове, Томочку... Там он имел вес, и место, и голос, и там не нужно было смущаться и чего-то бояться, не нужно было жевать чужую капусту... Он вдруг подумал, что не стоило ехать сюда. Взглянул на Толю большого коротко, с неожиданной злобой.

— Так как же мы с пилой-то сделаемся? — проговорил хозяин. — Тебе деньги дать, или же свою привезешь, раз, говоришь, она у тебя без применения...

— У моей кольца сгорели.

— А-а-а, вон то... Мать, будем брать новую «Дружбу», или как?

— Не знаю, — сказала хозяйка лукаво. — Богатый, так бери.

— Нету у него никакой «Дружбы». И нигде ее не купишь, только по леспромхозам дают. — Это сказал маленький Толя, не глядя ни на кого.

Большой встал. Его нижняя губа выпятилась вперед корытцем.

— Толик! — еле выговорил он, шепелявя от гнева. — Лезь под столик! — Он ударил маленького, но не так сильно, как бы хотел, потому что хозяйка подступила к нему стремглав, стала вплотную. Рядом с ее массивной грудью, с ее плечами, с крупной седой головой Толя большой не казался таким могучим.

— Да это что же такое? — быстро заговорила хозяйка. — Да у меня ни один пьяный мужик не посмел в доме драться. А этот ведь зятем считается...

— Никакой он вам не зять, — сказал Толя маленький и сморщил кожу у глаз, стал взрослым. — Соня от него в общежитие убежала. Он весь дом порубил.

Хозяйка еще ближе подошла к зятю. Глаза ее округлились, посветлели от негодования.

— Отойди от него, мать, — предложил спокойно хозяин. — В милицию лучше заявим, пусть пятнадцать суток отсидит.

— Ничего, отец, семерых людьми сделали, без милиции обходились, и с этим управимся сами. Ты что же поделал с Сонюшкой, ирод? Да ты как же такое посмел?

— Спокойно, мамаша, спокойно.

— Ишь чего захотел, спокою... А ты о Сонюшкином спокое много ли думаешь? У-ух ты зверь, челдонское отродье!

Пощечина у хозяйки вышла звонкой, прикладистой.

Толя большой дернулся весь, руки его мотнулись, схватились за стол и опустились. Он повалил ногой табуретку и пошел к дверям.

Его не стали удерживать. Хозяйка засобиралась в дорогу, в Ново-Полоново.

Маленький Толя ушел втихомолку. Он догнал большого на выходе из деревни.

— Ну что ж ты, сука? — сказал большой устало и равнодушно.

— Я не сука и, по крайней мере, не собираюсь ею быть...

— Ну, ладно, Толик, кончай. У меня гроши есть. Поехали в Падун.

— Чего я там не видал? — Толя маленький пошел вниз по дороге, ведущей к Ангаре. На дороге еще было светло, а в широкой котловине над бывшим Пьяновом уже потемнело. Тьма лоснилась и колебалась, словно это вода, словно море…

Лепяга

Я не знаю, что такое лепяга. Вот словарь Даля купил, читаю на «Л»: Лепить. «Ласточка лепит гнездо, пчелка соты». «Лепый». «Вражье-то лепко, а божье-то крепко».

«Лепяги» нет в словаре. Я думаю, что это болотце, жидкое озерцо, запрудная лужа. Я услышал «лепягу» лет десять назад, а вот всё не могу позабыть. Тогда, по юности, держался бывалым, несуетливым человеком, не переспрашивал ни о чем.

Помню, отыскал в деревне Имоченице тамошнего председателя сельсовета, охотника, спросил его без надежды, с нахальством отчаяния:

— Так где у вас тут глухари-то токуют?

Председатель, хмуроватый мужик, сел на бревна, послюнил цигарку слева направо, будто по губной гармошке прошелся. И справа налево. Затянулся, посмотрел внимательно на завертку и еще затянулся.

— Вот пойдешь, — сказал, — этой дорогой, край елани дойдешь, а там на правую руку бери. Увидишь, у машин езжено. Ну что там? Верст пятнадцать есть. Сначала лежневкой пойдешь. Лес возили. А потом колеей дуй. Машины-то до Царских мхов ходили, а теперь, значит, нужно соображать. Да. Как будешь идти, сторожи на левой руке лепягу. Сравнялся с лепягой — тут тебе и свертка. Да. Ну что там? Шагов, может, двести, а то и тех нет до токовища. Там уж решай по ходу дела. Ты песню-то знаешь?

— Не знал бы, чего на ток ходить?

— Да... Там должны мошники петь. Туда мы нонче не ходили. Разве что к Рябушихе зять приехал, заостровский мужик. Только что мы бы знали. Не должно.

Председатель сельсовета ушел с бревен, а я остался сидеть. Не спросил, что такое лепяга. Он охотник, я охотник — равные люди. Поровну должны знать.

Мне уже было время идти. Но я все не шел. Уходился. Двое суток месил глину да галечник, мох да сыпкие к полдню, гремучие ночью снежники по лощинам.

Не повезло мне в ту весну. Забрался в дальнюю даль, а друга-охотника уже не застал. Он подался на праздники в лес. Дожидаться? Так ведь и у меня только праздник — свободное время.

Праздник. На дороге тихо. Жена моего друга, добрая, широкоплечая женщина, посмотрела на меня так жалостно и горестно, когда я пошел один.