Синее привидение(Преступления Серебряного века. Том I)

— Я к вашим услугам, — любезно отозвался доктор.

— Вы изготовляете особые духи: «Беттерфлэй»…

— Да. Но… — доктор в недоумении смотрел на агента сыскной полиции, который вдруг заинтересовался духами.

— Вас удивляет, что я спрашиваю вас об этих духах? — сказал агент, угадав мысли доктора. — Дело в том, что я сейчас веду одно расследование, в котором единственной путеводной нитью могут служит ваши духи.

— Что же я могу для вас сделать?

— Я попросил бы вас, по возможности, указать мне, кто у вас постоянно берет эти духи.

— Это нетрудно, — сказал доктор, нажимая кнопку звонка. — Духи «Беттерфлэй» обходятся довольно дорого, их покупают немногие любители. Они почтя все принадлежат к числу моих постоянных покупателей. Сейчас, я велю дать вам книгу, в которой записаны все эти покупатели.

Через несколько минут книга лежала перед агентом и он немедленно в нее углубился.

Под буквой «Д» он сразу нашел имя, которое подходило под инициалы таинственных писем: «Баронесса Анна фон Дризе». Там же был обозначен адрес баронессы. У других покупателей буквы не совпадали с инициалами писем.

Агент записал адрес баронессы, поблагодарил доктора и отправился к ней.

По пути он заехал в полицейское управление и взял с собой полицейского офицера.

Теперь он ясно представлял себе ход дела.

Вулков хотел жениться… об этом узнала баронесса… она забросала его письмами… потом приехала к нему сама… объяснение… выстрел… в камине сжигаются письма…

К баронессе агент вошел один. Полицейский остался на улице.

На вопрос, дома ли баронесса, важный лакей ответил, что баронесса дома, но нездорова и никого не принимает.

Агент достал свою карточку и велел передать баронессе, что ему необходимо ее видеть по неотложному делу.

Через несколько минут баронесса его приняла. Это была красивая, стройная женщина с бледным лицом, на котором темными пятнами резко выделялись огромные глаза.

Баронесса вошла в приемную и молча остановилась у дверей. С ней в комнату ворвался пряный запах «Беттерфлэй».

Агент почтительно поклонился и заговорил, не спуская глаз с лица баронессы:

— Простите, баронесса, но я должен был вас видеть. Мне нужно передать вам очень важное поручение от моего друга, фабриканта Вулкова…

При этих словах баронесса покачнулась, еще шире раскрыла глаза, протянула перед собой руки и сдавленным голосом побормотала:

— Нет… нет… эго невозможно…

— Почему невозможно? — с искусственным спокойствием спросил агент. — Почему Вулков не мог поручить мне поехать к вам?

— Потому что… он… я ничего не понимаю…

Баронесса несколько пришла в себя, но все-таки глядела на своего странного посетителя с крайним изумлением. Агент спокойно продолжал:

— Ведь, насколько я знаю, Вулков — ваш хороший знакомый. По крайней мере, вы были с ним очень дружны до его помолвки с Инной Карстен?

— Да… да… но… я поссорилась с ним…

При этих словах баронесса опустилась в кресло и отвернулась от агента. Он сделал к ней несколько шагов и медленно, но решительно спросил ее:

— За что вы застрелили Вулкова?

Этот вопрос был так неожидан, что баронесса потеряла всякое самообладание. Она вскочила, а потом истерически разрыдалась.

Агент налил в стакан воды, дал ей выпить несколько глотков и, когда она начала успокаиваться, тихо сказал:

— Вы понимаете, баронесса, что я обязан вас арестовать?

Едва шевельнув бескровными губами, баронесса ответила:

— Понимаю.

— Другого исхода нет.

Она беззвучно прошептала, как автомат:

— Другого исхода нет.

Агент участливо взглянул на нее:

— Баронесса, если вам угодно, вы можете написать письма и переодеться.

Баронесса бросила на него благодарный взгляд, медленно повернулась и вышла из комнаты.

Агент размеренными шагами принялся ходить по приемной. Изредка он подходил к дверям, за которыми скрылась баронесса.

Она поняла его. Через четверть часа за дверями раздался выстрел.

Вскрытие показало, что баронесса застрелилась из того же револьвера, из которого был убит Вулков.

Евгений Хохлов ПАЦИЕНТ ( Из записок врача )

— Я вас слушаю, — сказал я и плотнее уселся в кресло.

Длинными желтыми пальцами начал он скручивать папироску. Видно было, как он волнуется. Руки у него тряслись, и весь он был какой-то растерянный и жалкий.

Пока он, просыпая табак и портя бумажки, делал себе огромную несуразную папироску, я внимательно рассмотрел его.

Передо мной отдел старик из типа таких стариков, которым можно дать 50–60 и которым зачастую под 40. Борода — не то рыжая, не то серая — клочьями облепила грязный подбородок, точно приклеенная скверным парикмахером на любительских спектаклях. Мокрые усы и редкие встрепанные волосы могли навести на мысль, что перед вами сидит алкоголик. Так не без некоторого чувства брезгливости подумал и я, но… но сейчас же убедился в ошибочности своего предположения.

Наши глаза случайно встретились. На меня выпукло смотрели серые, бесцветные глаза с выражением какой-то сознательной внутренней работы. Я как-то съежился и отвернулся.

Очевидно, он давно уже переживал что-то.

Сюртук у него был грязный и галстук смятой тряпкой болтался на шее.