Синекура

— Хорошо. Значит сорок семь. — Вдохнул и встал с кровати, красиво потягиваясь. — Рыжков через несколько минут подъедет. Прекрати над ним издеваться, он уже успокоительные начал принимать.

Успокоительные? Надо же проверить их эффект!

— Я серьезно. — Твердо глядя мне в глаза произнес он, замораживая все внутри. Выдержал паузу и повел уголком губ, — шучу. Продолжай, мне нравится. Выспись, усталая тормозишь часто. Лучше немного поспать, зато плодотворно поработать.

— Вот чья бы корова с этими поспать… — зевнула, глядя как он направился в душ. — Адриан?

— М? — в раковине зажурчала вода.

— А потом куда? После сорока семи дней?

— Домой. В Москву. И оттуда периодически с контролем выезжать. Но в основном там.

Москаль, значит. Ну и хрен с ним, у каждого свои минусы.

Пока царь-батюшка купал телеса свои невъебенные я отрубилась, а когда снова проснулась, то его уже не было.

Позавтракала под мирное посапывание Димы перед плазмой. Пнула его в голень и позвала работать. Сегодня он делал это плохо. Инфу доставал, но с заметным торможением, чем сильно раздражал. Пару раз на него рявкнула, он обиделся и ушел на кухню, сказав, что притащится, когда ему перешлют требуемые мной данные.

Я злилась все сильнее, потому что у меня из-за него темп терялся и когда он снова возник на пороге, жуя огурец и неся мне свой телефона, я не сдержалась. Потому что я слышала, когда именно у него на телефоне сработало оповещение и можно было уже тридцать три раза дойти до меня.

Повернулась к нему лицом, когда он почти до меня дошел. Пс, парень, не хочешь немного экшена?

— Нравятся огуречики? — Хотела сказать это вежливо, но получилось ехидно. Дима настороженно смотрел на мое улыбающееся лицо, — ну, хорошечно. Возьми за щеку плотнее и грызи, грызи, мой тамагочи! — Умиленно покивала я и когда Дима мрачно на меня посмотрел, злобно вырвала у него телефон и рявкнула, — але! Давай работай! И своих мышей заставляй! Тут как в макдаке — всем похуй на твое высшее образование и аристократическое происхождение, батрачь, скотина крепостная! Огуречики он жует и еле двигается, гляньте-ка! Наверное, потому что, не в ту дырку ты себе огуречики пихаешь!

Рыжков побагровел, но смолчал все же, развернувшись на пятках, гневно топая, ушел из комнаты.

Злость мешала соображать нормально и погрузиться в работу полностью. Нужен перекур, надо чего-нибудь сожрать. Дима поймал швырнутый в него телефон, полностью меня игнорируя, и, наливая себе воды из бутылки на тумбе рядом с холодильником, принялся рыться в мобильном с видом, что меня вообще не существует. Опять молча. Да, блядь! Ну, сколько можно меня терпеть?! Что у него там за колеса такие волшебные, как будто транквилизаторы через клизму в дозе для слонов загоняет себе по утрам, а не просто на успокоительных сидит!

Рассвирепела еще больше. Сильным рывком открыла дверцу холодильника, а Рыжков, роясь в телефоне охнув, в этот же момент резко нагнулся, чтобы вытащить из ступни пропущенной уборщицей осколок.

Дверца завибрировала от мощи столкновения со лбом Димы, который, взвыв, повалиился на пол. Я в шоке, старательно подавляя ржач, скакала вокруг него, пытаясь поднять. Он рявкнул, чтобы вообще к нему не подходила, потому что он еще жить хочет. Рявкнул громко и очень злобно, с кряхтеньем поднимаясь на ноги и прикрывая рукой лоб, на котором уже достаточно быстро образовалась шишка. Я от неожиданности подчинилась и отступила на шаг, пропуская его в сторону ванной, пошатывающегося и сморщившегося как куриная жопка.

Потом Дима сидел и мрачно втыкал в плазму в гостиной, прижимая к набухающему рогу над левой бровью бесполезный куль со льдом. Втыкал довольно долго. Когда я вышла воды попить, то обнаружила его перед зеркалом в ванной, трясущимися руками собирающегося вскрыть багровую шишку с перепелиное лицо у себя на голове. Предложила больницу, ответил, что Адриан запретил покидать отель, пока он не вернется, да и в больнице не вскроют, скорее всего, а него уже голова раскалывается от пульсирующей боли. Что, мол, в армии однажды подрался и ему ножкой стула зарядили по лбу, он вскрывал, ничего страшного, главное кровь выпустить и голове легче и заживет быстрее, а сейчас руки дрожат из-за легкого сотряса. Ответил бесконечно устало. Мне стало немного неловко. Кровь, нож, человеку больно. Навеяло дурные ассоциации, и стремясь от них избавиться предложила помощь. С неохотой согласился.

Уселся на стул за столом в обеденной, пока я готовила салфетки из бинта, ватку, смоченную в водке и куски пластыря. Не люблю я эти приготовления. Ненавижу вообще, потому что хуйня всякая ассоциативная в голову лезет. А как мы на это реагируем? Правильно! Сарказмом.

— Чего липкий такой? — протирая его лоб водкой, осведомилась я. — Вот что бывает, когда онанируешь и не вытираешь.

— Пожалуйста, аккуратней. — Перехватил мою кисть. Боль и страдания, страх и ненависть в больших голубых глазах. Мне нравится.