Синемарксизм

С точки зрения сценаристов, президент Койн представляет собой ленинско-робеспьеровский тип политика, нежелательный результат революции. Койн была идеальна для эпохи сопротивления, она – лучший инструмент свержения власти Капитолия, но в послереволюционном будущем ей места нет, потому что после победы она готова отложить свободные выборы на неопределенный срок, не верит в коллективный разум освобожденных людей и мечтает провести новые кровавые «голодные игры» с участием детей свергнутой элиты. Ей не дает этого сделать Китнисс, которая воплощает по сценарию правильный результат революции, т. е. американскую демократию. Более того, президент Койн сознательно пошла на жертвы среди гражданского населения ради скорейшего свержения президента Сноу – «цель оправдывает средства» и все такое, и это не может быть ей прощено. Китнисс выпускает свою стрелу, и все становится на свои места – выборы состоятся, кровавой и публичной мести бывшим господам не будет. Койн – бесчеловечная сторона и грязная работа народной революции, а Китнисс – ее этическая сторона и непорочный ангел. В последней сцене фильма мы увидим достигнутую цель революции и многолетней борьбы: муж и жена у своего уютного домика играют со своими детьми на семейном пикнике, разложив еду на скатерти в траве. Эта сцена радикально отличается от всего остального фильма и выглядит как реклама сыра, йогурта, памперсов, стирального порошка или вообще чего угодно. По-настоящему массовый фильм должен быть таким вот двухслойным. С одной стороны – романтика неповиновения, войны с имперским центром и личных жертв ради революции. Этот слой заряжает энтузиазмом и дает надежду на то, что все можно радикально изменить, всему можно бросить вызов. С другой стороны, целью борьбы всегда должно оказываться нынешнее положение вещей, норма жизни современного американца, а точнее, рекламно-схематичное изображение этой нормы. Т. е. в этом кино есть две идеи. 1. Революция – это круто. 2. Вы живете не ДО, а ПОСЛЕ революции, помните об этом и цените ваше статус-кво, многие люди в мире могут о нем только мечтать и будут еще не раз гибнуть ради его достижения. Революционная энергия, вырабатываемая капиталистическим обществом, должна быть подчинена задачам сохранения имеющегося порядка как воплощенной утопии. Соответственно, чем дальше от «стран Запада» («золотого миллиарда», центра валлерстайновской «мир-системы») находится кинотеатр, в котором этот фильм смотрят, тем менее конформистским и более радикальным получается его изначальное послание.

«Люси»: эволюция продолжается?

На радость феминисткам всего мира, женщины в фильмах Бессона – это именно те, с кем происходят главные изменения и за кем остается последнее слово в большой драме. Лилу, спасающая мир, «Леди», всю жизнь отдавшая политической борьбе против военной диктатуры, Матильда из «Леона» – меньше всего они похожи на живые эмблемы и призы в ярком мире мужских разборок классического кино. Как тут не вспомнить консервативную шутку о том, что рождаемость падает там и тогда, где женщины в массовом порядке получают образование и равные права.

Другая подкупающая черта режиссера – французская подозрительность к государству, и особенно к секретным службам. В «Никите» спецслужбы превращают несчастную героиню в машину для убийств, в «Леоне» большая наркоторговля крышуется отделом по борьбе со сбытом наркотиков, а в «Леди» на нас оскалился целый полицейский режим во всем своем воинственном идиотизме.

Но на этот раз Бессон снял фильм не о том, как любовь спасет мир, и не о том, насколько яркой может быть одежда, а про нашу эволюцию.

«Люси» – женский вариант имени режиссера. Но так же американские антропологи назвали самку австралопитека, скелет которой найден в Эфиопии. Копия этого скелета есть в московском палеонтологическом музее. Дети обожают там мериться с Люси ростом и фотографироваться. А имя такое антропологи дали ей в честь песни «Битлз», где Люси летает в небесах с бриллиантами и получается аббревиатура «ЛСД». Для понимания бессоновского сюжета это важно.

После усталости от советской «прогрессивной» пропаганды и после разочарования в либеральных мечтах «западного развития» у нас настали патриотические времена и общим настроением сделался консерватизм, т. е. крайнее недоверие к «прогрессу» во всех его версиях плюс изоляционистская солидарность. Но западный мир и его массовая культура по-прежнему «бредят» эволюционным скачком и резким ростом возможностей.

У Бессона интересное «геополитическое бессознательное». Брутальная Азия насильственно, но не специально запускает скачок эволюции в Европе. Третий мир случайно провоцирует полезную мутацию западного человека, зашивая ему в живот ключ к сверхчеловеческому будущему, но не подозревая о последствиях. Обратное влияние мировой периферии на центр вдруг становится решающим.

От ответа на вопрос о прогрессе зависит, как мы воспринимаем общество, в котором живем, чего ждем от его истории и какое себе отводим в этой истории место.

Главных ответов три.