Синемарксизм

В своей книге «Будущее свободы» Фарид Закария напомнил о том, что на «Титанике» все было совсем не так, как в фильме Кэмерона, а именно – чем выше была палуба (классовое положение) пассажиров, тем больше среди них спаслось детей и женщин. Это напоминание вызвало скандальную полемику в интернете. Действительно ли чем ниже социальное положение людей, тем меньше в них благородства, и если да, то почему это так, насколько это задано природой?

Фарид Закария это такой правый американский интеллектуал, фанат Рейгана, пропагандист элитизма и т. п. Это стоит учитывать, читая любую его цитату.

Ссылки на этологов и вообще на «так устроено в природе, вот поэтому тоже самое и у нас» в 999 случаях из тысячи используются для того, чтобы оправдать свою идеологию и ту форму неравенства, которая вам выгодна. Это так хотя бы потому, что модели группового поведения в природе бесконечно вариативны, и еще потому, что биологическая эволюция человека давно закончилась и нас движет эволюция социальная, а у нее иные стимулы, законы и причины.

Я допускаю, что чем выше ваше классовое положение в обществе (особенно в относительно стабильном обществе, где классы сложились давно), тем с большей вероятностью мы можем ожидать от вас этичного и благородного поведения. Потому что усвоение этичных моделей поведения (они же не врожденные, правда?) это такая же привилегия, как доступ к высокому уровню образования, низкий уровень насилия в семьях, раннее знакомство с лучшими образцами человеческой культуры и мысли, гуманистическое воспитание и т. п. Но из этого наблюдения можно сделать два противоположных вывода. Вывод прогрессивный: общество должно иметь задачей своего развития такое состояние, в котором все ресурсы и возможности будут равно доступны всем, и тогда наиболее этичные сценарии поведения станут повсеместными. Вывод реакционный: те, кто внизу пирамиды, не вполне люди, потому что чаще ведут себя как звери, а значит, их нужно держать в узде, отгородиться от них стеной и предоставить им право охотиться друг на друга, лишь бы они однажды не подняли голову и не смели тех, кто выстроил всю эту пирамиду и расположился на ее классовой вершине.

Способность вести себя этично, даже если она распространена в большей степени среди высших классов, всегда обеспечена за счет обреченности низших классов на варварство, за счет кражи у них и присвоения себе такой способности и возможности. В перевернутом буржуазном сознании это формулируется строго наоборот: «мы наверху, потому что мы лучше», т. е. причина и следствие меняются местами выгодным для сторонников неравенства образом.

Даже когда представители высших классов спасали своих «женщин и детей», они ведь совсем не заботились о судьбе женщин и детей из других классов, пониже, правда? То есть этичное поведение элит чаще всего распространяется на представителей своего класса, а не на всех людей вообще. Это внутриклассовая этика. Это этика «для своих», а не для всех. Об этом стоит помнить всегда, когда заходит речь о «благородстве» элит.

Революция – это опасный эксперимент, имеющий целью использовать «варварство и жестокость» низов как инструмент, таран, динамит для обрушения классовой пирамиды и создания возможностей нового мира, в котором этика будет одна для всех и возможности ее усвоения будут для всех равные. Чисто теоретически это можно сделать и без революции, реформистским путем постепенного выравнивания возможностей, но эта розовая мечта всегда упирается в сопротивление правящего класса, который никогда добровольно не согласится распространить «этику для своих» на всех представителей общества, потому что это означает радикальный передел собственности и отмену всех писаных и неписаных привилегий, которые дает владение капиталом.

Революционер на экране

Революция – идеальный фон для сюжета фильма, в ней много действия и драматических столкновений интересов. Но революционер – не самый интересный для режиссеров персонаж. Борец против существующей власти за принципиально другую власть и другие отношения в обществе, идущий дальше слов и не признающий писаных законов и устных правил, революционер не мелодраматичен. Страсти и страхи не самая сильная его сторона. А кино есть зрелище, т. е. понятные зрителю эмоции там превыше всего, и потому революция чаще оказывалась именно фоном, а не основной темой западных фильмов. Кроме коммерческих причин на то были и политические. Первые полвека истории кино революционер воспринимался как социально опасная фигура, и подозрения в радикальной пропаганде могли дорого стоить режиссеру. Тем интереснее вспомнить исключения. Две основных стратегии в изображении революции – «не сейчас» и «не у нас».

Не сейчас