Синева

– Мне должно быть вкусно или тебе должно быть чисто? – Макар с наслаждением разбирал слоеное сахарное печенье на завитки. Крошки засыпали половину стола, он сдвигал их в кучку мизинцем.

– Ты в простоте слова сказать не можешь… – Лариса пила первую чашечку утреннего кофе. Утро было ранним, по-предзимнему серым. Маша с Яном еще нежатся в теплых постельках. Скоро прибежит Стеша перед занятиями в институте, оставит им Ханну. Есть еще несколько минут покоя. – Что делать будем сегодня?

– К одиннадцати я обещал Прокопия отвезти на свадьбу.

– Так все-таки Камила выходит замуж? Надо же… А почему так рано?

– Не последний человек на празднике наш дед. Там же не свадьба, а СВАДЬБА века. Подготовка всякая… Потом, если распогодится, а, по обещаниям метеослужбы, сегодня должно быть солнечно, я бы свозил детей на пляж. Как ты смотришь на это?

– Не вижу препятствий, лишь бы наконец разогнало облака. Что там в новостях пишут?

– Я еще не смотрел… – Макар прекращает сорить, подливает себе кофе и включает планшет. Первое же сообщение заставляет его поднять на жену потрясенный взгляд. – Ларка-а-а… Они начали просыпаться, Лар!

– Кто, господи? – Лариса смотрит на ошарашенного мужа, поднимается со своего стула и заглядывает через его плечо в планшет.

– Первые заснувшие. Смотри! По всему миру! Невероятно…

– А что с ними? Как они? Они в себе? – Лариса пытается разобрать мелкие буквы, разглядеть в тексте самое важное.

– Очень мало информации. Единичные случаи. Дышат, глотают, говорят, у некоторых потеря памяти… Это же только вот-вот случилось, но ты понимаешь?

– Я понимаю. – Лариса плачет. Это радость, новые страхи, тревоги, ожидания…

Точно по времени Стефа приносит Ханну, они накидываются на нее с ошеломительной новостью. Стефания передает им закутанную куклу и сразу начинает набирать сообщение в телефоне. Бросает:

– Свяжусь с отцом – потом все расскажу!

Целует дочь и скрывается в туманной утренней взвеси, только длинный полосатый шарф развевается у нее за спиной: пока! пока!

– Макарий, они, наверное, думают, что я молодой сайгак!

– А нет, что ли? – Макар помогает деду облачиться в парадные одежды, впервые попав в его гардеробную комнату. Там такие кандибоберы – только присвистнуть и почесать в затылке, думая о бессмысленно прожитых годах. – Какой кушак сегодня выберешь? – Этих поясов под смокинг висело штук шесть, а к ним и бабочки, и платочки. Щеголь, ну что еще сказать.

– Я просил уже тебя называть правильно – камербанд. Запомни, пожалуйста. Спину с утра ломит. Как дожить до вечера, не представляю. Мне бы лучше корсет… А еще лучше провести это день дома, в любимом кресле!

– Хочешь, я напишу тебе освободительную записку?

– Это что?

– Напишу: «Мальчик Прокопушка, 85 годков, сегодня на занятия не придет по уважительной причине».

– Пиши.

– Да ладно, шучу я. Так какой?

– Белый, свадьба же. И бабочку.

– Платок?

– Бутоньерка будет, так ее растак…

– Прокопий, ты же не хочешь испортить людям праздник?

– Не переживай, сынок. Старый конь борозды не испортит. У меня есть тумблер под названием «Артист». Все будет на высшем уровне. Вот только полежу немного, минут пять…

Лег Прокопий на диван, ладонью лицо прикрыл и моментально провалился в сон. Макар, чтоб чем-то себя занять, решил сварить кофе. Вернулся с парящими чашечками, поставил их на журнальный столик. Обернулся к деду и обмер – рука соскользнула и безвольно висит, касаясь пола, челюсть отвисла, глазницы провалились и грудь не двигается.

«А-а-а-а!» – подумал Макар.

«Хр-р-рхр-р!» – ответил Прокопий.

Всхрапнув, дед и разбудил себя, и подзавел. Сел, покрутил головой, провел руками по лицу, по волосам. Взял кофе, потянул носом: хорошо!

Подъехали к церкви. Дед на каком-то неизвестном топливе – ну не кофе же, в самом деле, – всю дорогу балагурил, шутил. Вышел из машины – спина прямая, голова высоко поднята, морщины не только на смокинге расправились, даже на щеках подтянулись. Молодчик! Макару рукой отмашку дал – езжай, мол, добрый человек, восвояси, миссию ты свою выполнил. Макар взглядом проследил, как дед взобрался на паперть, прошел к главному входу, – убедился, что орел у цели.

Гостей пока нет. Вдоль улицы и у ворот стоят люди в черном. Охрана? Ого!

Из глубины храма появляется женская фигура в форменном костюме, останавливается у ворот, остается встречать прибывающих. Темно-синий цвет униформы выгодно подчеркивает яркие рыжие волосы, уложенные в высокую лаконичную прическу. Макар присматривается – неужели Марта? Отгоняет машину в сторону, наблюдает. На даме определенно гарнитура, периодически она бросает короткие фразы в пустоту перед собой. Глаза ее внимательно следят за проезжающими и подъезжающими машинами, сканируют лица входящих. Улыбка механическая, гостей, пока единичных, она едва приветствует кивком головы. Исполняемая ею роль явно не связана с организацией мероприятия, здесь скорее что-то формально-официальное.

Подойти, не подойти?

Почему нет?

И Макар расслабленной походкой, бросив монетку нищему, вдоль стены ограды сбоку подходит к Марте:

– Здравствуй, Марта. Совсем нас забыла, не приходишь…

– Здравствуй, Макар. – Женщина окидывает надменным взглядом его куртку и джинсы. – Ты не одет.

– Но я и не раздет. Не беспокойся, меня нет среди приглашенных. Прокопия подвез, смотрю – ты стоишь! Как не поздороваться?

– Поздоровался. Молодец.

– А говорили, ты домоправительницей работаешь…

– Кем? – Марта даже голову к нему повернула.

– Ну, женщиной, которая присматривает за порядком во всем доме. Как фрекен Бок.

– Я присматриваю, Макар. А сейчас ты мне мешаешь.

– Заходи в гости! Ханна так быстро растет!

– Непременно. Извини, Макар, я на службе.

А ведь Стефа сразу так и говорила: Марта – та, кто присматривает. И рада была от нее избавиться. Так за кем она теперь присматривает? Кого высматривает? Кому служит?

По дороге домой заехал на рынок. Девчонки попросили купить первых в этом сезоне мандаринов. Небольшие, плотненькие, с глянцевой тонкой кожицей мандаринчики выстроились пирамидами по всему рынку. Взял по килограмму в разных местах. Ну, а вдруг они и правда разные? Себе выбрал несколько крупных, лиловых, чуть замшевых, тугих фиг. Как всегда, послушал, о чем говорят люди. Лучше б не слушал – народный фольклор из области «а там мертвые с косами стоят и… тишина!». Полный зомби-апокалипсис в головах.

Расстроился только.

В двенадцать пополудни его уже ждали четыре красивые девчонки, один нетерпеливый мальчонка, плетеная корзина для пикника, сумка с запасной одеждой и обувью. А что, вы думали, море в ноябре не мокрое?

– Переоденься. Я пока сварю тебе кофе и вымою фрукты. – Лариса забрала у мужа покупки.

– Я разве не одет, по-твоему? – И почему его внешний вид сегодня не устраивает женщин?

– Как хочешь, будешь весь в песке. Что на рынке говорят?

– Люди перевозбуждены, страшилки всякие идиотские рассказывают. Не хочется об этом.

– Страх – автор всякой глупости. Хоть бы Стеша сегодня пораньше вернулась.

Долгожданный солнечный денек в конце ноября – и весь город высыпал на набережную. И маленькие, и старенькие, на велосипедах, роликах, скейтах, на лавочках, как птички на жердочках, и на влажном песке на гимнастических ковриках и пестрых тряпочках, в одних трусах и в штормовках, застегнутых до носа, – все, абсолютно все жмурятся навстречу солнцу и улыбаются. Ветер превратил шапки пальм в однобокие индейские ирокезы, гонит небольшую, сердитую волну к берегу. Море, такое торжественное, синее безо всяких примесей вдалеке, на мелководье грустнеет, вбирает мутную тяжелую серость. Пенка невестиного кружева широкой полосой покрывает прибой. Сквозь него, подныривая, пробираются неуемные серфингисты. Их тюленьи тела покачиваются на воде ленивой стайкой. Даже не верится, что им сегодня повезет. Чайки ходят по песку среди блаженствующих островитян, зорко высматривают добычу: время обеда! эй! вынимайте свои припасы! начинайте мусорить!

Ян, будто выпущенный из пращи камень, сразу помчался к воде. Лила – за ним. Счастливый забег вдоль кромки моря – кто быстрее? кто ловчее? И только потревоженные птицы покрикивают недовольно: осторожнее! разбегались тут!

Ханна не отрывает от них глаз, тянется всем тельцем туда, где все так живо. Малышка уже стоит с поддержкой и пружинит, приседает на пухлых ножках, трясет толстенькой попой. Держитесь, взрослые, скоро у вас появится новый спринтер. Ух, и набегаетесь!

Расстелили плед, выложили закуски и тут же собрали обратно – это невозможно! Ханна уже везде влезла своими песчаными руками, Лила – лапами. Ян, вообще ничего не замечая, примчался, боднул дедулю в живот пушистой, полной соленой пыли головой. Весь пахнущий морем и солнцем, пунцовея обветренными щечками, протягивает добычу:

– Во! – Небольшая, закрученная спиралью ракушка лежит в горячей распахнутой ладошке. И вдруг из горловины раковины появляются острые белесые клешни. – Ой! Кусается!

– Это рак-отшельник. Он живет в раковине. Море выбросило его дом на сушу. Спасем его, отнесем в воду? – Маша подбирает брошенную сыном ракушку.

– Да!

И караваном они уносятся к самому пенному прибою.

– Сейчас замочат ноги, – комментирует Лариса, придерживая неугомонную попрыгушку. – Достань сухарики, там, на дне, пакетик. Ага. Может, хоть отвлечется, сядет ненадолго – руки отваливаются.

– Давай тоже перекусим? Все равно одновременно всем не сесть. – Макар выуживает со дна короба бутылку вина. – А как ты смотришь на распитие спиртных напитков при детях?

– Ты ж за рулем.

– А зачем взяла? – Макар смеется, глядя в лукавое лицо своей женщины. – Я-то не буду. Налить?

– Да, хочется немножко. Такой чудесный денек. Мы так давно ничего не праздновали…

– А сегодня прекрасный повод, ты не находишь? Эй! Ма-аша-а! – Макар поднимает бутылку над головой – давай мол, дуй сюда.

А Машка махнула ему неопределенно рукой и дальше продолжает что-то ковырять в мокром песке. Ну, точно все мокрые будут. Дети.

Налил вино в фужер. Посмотрел сквозь него на свет – в малиновое солнце.

– Лар, а помнишь, Элла написала про нас сцену, где полтора года назад «солнце моргнуло»?

– Помню.

– Тебе было страшно?

– Очень.

– А о чем ты думала?

– Я думала о том, что дети далеко, что Ян не успел научиться кататься на велосипеде, не научился плавать, читать… не успел вырасти…

– А когда ничего не случилось… не случилось того, что мы ждали, ты почувствовала облегчение или разочарование?

– Какие ты странные вопросы задаешь, Макар. Думаешь об этом?

– Думаю. Честно.

– И что?

– Сперва все внутри меня как будто разжалось, как будто распустились тугие узлы. А потом началось все это, и жгуты начали скручиваться еще жестче, еще злее…

– И у меня… Это осознание себя марионеткой – оно унизительно и безысходно, оно делает все бессмысленным. В какой-то момент захотелось, чтоб правда все закончилось. Раз – и конец.

– Когда устал за всех бояться, да? Ты так и живешь, милый? – Лариса заглянула ему в глаза, будто в душу. Взяла на руки Ханну и закрылась ею, как щитом.

– Нет. Когда приехали Маша с Яном, я совсем забыл о себе. Ты права. Ян гоняет на велике, успел научиться плавать и нырять, он выучил алфавит и почти уже читает, он вырос на полголовы только за это лето, он каждый день спросонок прибегает меня обнять… он делает каждый день значительным и полным открытий… За это время прошла богатая событиями половина его жизни и кусок – замечательный совершенно кусок! – моей…

– А как же мы? – Взволнованная Лариса протянула ему Ханну и прижалась теплым телом.

– И вы все. Все вы. Прости. Каждый день – это вы. Это мы. – Макар поцеловал жену в висок.

Машка взвизгнула, подхватила Яна, подняла повыше и сама оказалась по колени в брызгах воды. Лила лаяла на коварную волну, так подло, так предательски выбросившую свой длинный, холодный язык. Ян хохотал, аж хватался за животик. Машка трясла промокшими кроссовками и что-то рассказывала, показывая рукой в сторону гребней волн.

– Как думаешь, это она ему про девятый вал рассказывает?

– Ага. Сбегай в машину за сумкой, пожалуйста.

– А ты и ей взяла сменную одежду?

– Я даже тебе взяла, дорогой.