Синева

Пальцы покрыты тонким слоем муки, мне нравится тереть их друг о дружку – это такое и шелковистое, и шершавое, нежное ощущение. Мука осыпается, и я опять обмакиваю их в мучную горку. Инга посматривает на меня – ей забавно, что я такая неумеха. Она раскатывает последний комочек отрезанного теста, бросает его на мой край стола, остальное накрывает полотенцем, поднимает руки, хлопает ими, и мучная пыль разлетается вокруг ладоней белыми облачками в большом солнечном пятне, которое прорвалось сквозь ветви старого сада и окно в переплетах.

– Так, какую теперь начинку берешь?

Больше всего люблю пирожки с картошкой, но это неаристократично, недиетично, да и вообще направлено против человечества – картошка с хлебом!

Я уже привыкла, что здесь я только принимающее устройство – во мне столько пустот, что для того, чтобы заполнить их, нужны годы и годы. На кухне у Инги я тоже учусь. Здесь у меня свое место – на краю скамьи, у окна, в самом углу. Я не мешаю стремительным движениям кухарки, и меня не видно, если кто-то заглядывает в кухню: меня не должно здесь быть. Но это так интересно – наблюдать, как продукты словно раскрываются и отдают свой вкус, аромат, красоту и силу. Сидеть без дела глупо, и мое любопытство, попытки все потрогать и попробовать вначале очень раздражали Ингу. Тогда я предложила свою помощь, что вызвало просто гомерический, по выражению моего мужа, хохот. Да, я ничего не умею, я безрукая, у меня совершенно не развита мелкая моторика, и об этом я знаю только благодаря тому, что у Джуниора теперь есть гувернантка, взявшая на себя заботы о «запущенном ребенке». Тайком я повторяю все, что они делают: здесь не один запущенный ребенок.

Инга не была мне рада, но постепенно – по мере того, как ей удавалось передавать мне все новые и новые женские навыки, – ее отношение ко мне менялось, становилось теплее. Сегодня мы лепили пирожки. Я уже сносно справляюсь с яблочными решетками, ягодными конвертиками, мои творожные ватрушки идеальны, сахарно-коричные сердечки – почти, маковая косичка и гребешки на пирожках с капустой пока никак не удаются. Но сегодня я специально с утра заплела на волосах косу – крутилась и перекладывала ее на грудь до тех пор, пока Инга не снизошла до ободрительного кивка. Я вижу, как она выставляет на середину стола миску, полную распаренного толченого мака с сахаром, отрезает новую порцию теста и раскатывает заготовки. Я быстро заканчиваю с яблочной начинкой и жду, что будет. Инга выкладывает перед нами по полоске теста, нежными касаниями растягивает и чуть приминает свою, делает со стороны узкого края насечки и следит за тем, как я повторяю. Властным движением останавливает мою руку с ножом:

– Нет. Ты невнимательна. Равные части. Иначе получится так же криво, как у тебя на голове.

А я так гордилась собой!

Инга неразговорчива, неулыбчива, очень сдержанна в проявлении любых эмоций, но от нее идет такая монументальная уверенность и спокойствие, что рядом с ней время замедляется, растревоженное сердце возвращается к нормальному ритму и мысли упорядочиваются.

Я почти уверена, что вторая моя сдобная косичка может быть подана к общему столу. Любуюсь своей работой, перевожу взгляд на настенные часы – ой, мне пора! У Джуниора только что закончились занятия, и в награду я обещала отвести его на пруд покормить японских карпов. Каждый раз, когда я покидаю кухню, мне слышится вздох облегчения за спиной. Появятся ли у меня здесь когда-нибудь друзья?

Джуниор бежит мне навстречу через галерею со стрельчатыми окнами, его отросшие волосы, темные, с выгоревшими после лета кончиками, сворачиваются в крупные локоны, открывающие смеющуюся мордочку.

– Мама!

Училка семенит в своей узкой юбке следом:

– Не бежать! Не бежать!

Но мальчик уже понимает, что власть ее закончилась, и обвивает ручонками длинные ноги матери:

– Мама! Мы идем?

Сначала приходится выслушать нудный отчет о проделанной работе мадам преподавательницы, которой, несмотря на непоседливость, рассеянность и невнимательность ученика, удалось достичь некоторого прогресса в учебе и поведении. Джуниор скучает, трет глаза, теребит маму, за руку, пытается поискать что-то у себя в носу. В этот момент и в этом месте скрещиваются взгляды двух женщин, и рука одной из них мягко отводит палец в сторону.

– Благодарю вас! Я так воодушевлена успехами сына!

Бегом, стремглав, вприпрыжку – на волю, туда, где птицы поют и солнце не расчерчено переплетом окон на четкие прямоугольники! У выхода в сад, шнуруя сыну ботинки, боковым зрением я замечаю тень за спиной. Выворачиваю шею, пытаясь разглядеть, кто там стоит.

– Милана, у вас мука на щеке.

Прямая, как палка, белая, как снеговик, рыжая, как морковка, сухая, как треска, вездесущая Марта, в неизменном синем форменном костюме, смотрит на меня холодным рыбьим взглядом.

Опять ей удалось застигнуть меня врасплох и уличить в содеянном. Мне кажется, что на каждого обитателя виллы у нее заведена отдельная папка, в которую она подшивает улики. Например: «Пятого дня первого месяца сего года мадам Милана имела неосторожность испачкаться на кухне, отдавая распоряжения кухарке…» Что в голове у этой женщины?

Я не обращаю на нее внимания, заканчиваю одевать сына, поднимаюсь, накидываю куртку, высвобождаю волосы и только потом смахиваю со скулы тонкую белую пыль. Вот ведь зараза глазастая!

Небольшой искусственный прудик окружен редкими низкорослыми деревцами и дорожкой из декоративного камня. Скамейки с витыми ножками уютно прячутся в тени. Изогнутый деревянный мостик перекинут с берега на берег, обособляя треть водоема. Смотритель сада оставил для нас ведерко с кормом и маленькие лопаточки. Джуниор сразу зачерпывает порцию «каши» и кидает ее в воду. Мы знаем, что сейчас, при низких дневных и ночных температурах, рыба уходит на дно и большую часть дня спит. И карпиков можно понять – на поверхности воды ничего интересного для них не происходит: ни жучка, ни паучка, ни мушки, даже стрекоза не сядет на идеальный челн лотоса. Джуниор нетерпеливо всматривается в воду, но рыб нигде нет, и он загребает вторую полную лопатку. Стой, малыш, так мы просто выбросим всю рыбью еду – что-то здесь не так. Я перехожу к меньшей части пруда и вижу, что она накрыта металлической сетью с ячейкой не больше мужской ладони. Поднимаю камушек и бросаю его между прутьев – по воде расходятся круги, и под ними начинает раскручиваться плотная рябая спираль из разноцветных продолговатых тел.

– Принц, иди сюда! Они здесь!

Рыбья тюрьма. Как можно было такое предположить? Мы кормим невольников и отправляемся на поиски садовника. Требуем разъяснений! Садовник Терентий прячется в теплице, и нам не сразу удается его обнаружить. Два раза мы промчались мимо, и только на третий Джуниор заметил его желтую шапочку. Терентий плохо говорит по английский, даже хуже меня, поэтому нам так просто найти общий язык. Я люблю простых, немногословных людей.

– Свободу рыбам! – скандируем мы с ребенком.

Терентий улыбается сквозь пушистые рыжеватые усы и молча вынимает телефон из глубокого кармана комбинезона, листает галерею и показывает серию снимков, где большая птица с изогнутым клювом выхватывает когтями толстого, бело-оранжевого, пятнистого, как корова, карпа. На следующем снимке в воздухе зависает почти красная рыбина в черных пятнышках…

– И ты вот так смотрел?! – возмущаюсь я.

– Нет, нет, это снимки с камера. Я видеть, что рыб мало, и проверять. Делить пруд и делать сетка. Красный карп быть самый красивый… его нет, и я искать…

Я прошу переслать мне снимки – покажу мужу, когда увижу его. Кажется, у одного из его друзей была неподалеку соколиная ферма. Пусть тот разберется со своими питомцами.

Мужа я вижу не часто. Он пропадает на своих виноградниках, в винодельне и погребах. Кроме того, он проводит дегустации и ведет курсы для начинающих создателей вин. Занят любимым делом.

Я еще ни разу в жизни не встречала человека, с которым было бы так просто поддерживать беседу. Ты подаешь всего одну реплику: «Какое прекрасное/ужасное вино!», или: «Что это за сорт винограда?», или: «Какой год, на твой взгляд, был лучшим для такого-то вина?», или… Я думаю, достаточно, принцип понятен – все что угодно, связанное с вином. И этот фонтан уже не заткнуть. Людо, а именно так зовут моего мужа домашние, просто купается в извлекаемых им звуках, наслаждаясь глубиной собственных познаний, особенно удачными описаниями, образами и даже метафорами. Соловей! Аудитория внемлет и рукоплещет. Я быстро научилась делать заинтересованное лицо, кивать в нужных местах и проживать чудесные мгновения с хорошим вином, вкусной едой в прекрасной обстановке и с ощущением защищенности.

Как вы относитесь к неравным бракам?

Сколько же критериев неравенства?

Возраст.

Богатство.

Образование.

Происхождение.

Национальность.

Вероисповедание.

У меня получилось шесть. Наверное, можно продолжить, но ведь и этих шести более чем достаточно, если учесть, что в нашей паре присутствует каждый пункт. А… подождите, еще ведь и ориентация! Это же не мелочь? Значит, семь. Хорошее число, счастливое.

Людовику срочно понадобились молодая жена и готовенький мальчик-наследник. Что? Да, я знаю, есть много способов, кроме естественного, завести собственного ребенка. Но… религия, что поделать! А что думает религия об остальном? Не спрашивайте меня. Я отвечаю только за себя и за сына. Моему сыну обещано – и гарантировано! – блестящее будущее.

Я выполню свою часть договора.

Но зачем мы говорим о таком скучном?

Айда со мной на урок английского и этикета!

Согласна, не самое веселое занятие.

Встретимся после.