Сингулярность. Образы «постчеловечества»

Как известно, понять — значит простить. Как сказал английский философ Питер Стросон, объективное отношение к человеку, понимание, что он не мог поступить иначе, исключает эмоциональное и моральное отношение к нему.[68] Зло перестает эмоционально и морально осуждаться, если оно может быть научно понято со всеми подробностями — как результат непреодолимых обстоятельств, как плод порочной социальной системы, как результат медицинской, например психиатрической патологии. Маньяк перестает быть исчадием ада, если объясняется как больной человек. В этом смысле можно говорить в широком смысле о «медикализации» зла — то есть о превращении его из результата свободного выбора «злой воли» в бездушный механизм, созданный социальными или природными причинами.

Медикализация зла — очень старый тренд нашей моральной жизни и уже в 19 веке мы застаем Ламброзо, доказывающего, что склонность к преступлению есть врожденное качество и социалистов, доказывающих, что вину за преступления несет дурная среда. Однако, социалисты 19 веке не столько «аннулировали» зло вообще, сколько переносили вину на других — если преступник оправдывался, то моральная ответственность возлагалась на среду и элиту. К 21 веку медикализация идет дальше — если преступление оказывается порождением среды, то сама среда тоже оказывается порождением непреодолимой цепочки исторических причин — поэтому места для моральной вины в этом мире не остается. И это тоже превращает современную мораль в мораль односторонних обязательств.

Мы видим, что моральная сфера незаметно, но неодолимо меняется. Из сферы взаимных обязательств человека перед человеком она превращается в сложную сеть, в которой участвуют не только люди, но животные, природная среда, роботы и искусственный интеллект, человечество и общество взятые в целом, несуществующие ныне прошлые и будущие поколения, организации, корпорации институты, правительства и профессии. Добро превращается в односторонние моральные обязательства, зло и злодеи тяготеют к исчезновению вообще, отклонения от нормы перестают считаться морально предосудительными. Моральные нормы начинают изобретаться, обсуждаться и отменяться. И над всем этим стоит перспектива изменения человека — его образа жизни и его природы — как главная проблема морали, равно как и науки, и политики, и права, и вообще всей современной цивилизации.

Юрий Шушкевич. Генеалогия нового неба. Реконструкция прошлого может стать основной задачей будущих поколений

Грядущее на все изменит взгляд…

Б. Пастернак

1

Абсолютное большинство футурологических прогнозов по поводу человеческого будущего указывают на чрезвычайно сильное возрастание совокупной технологической мощи цивилизации, распахивающей принципиально новые перспективы и при этом навсегда закрывающей проблему “ насущного хлеба”. Действительно, уже сегодня на одного занятого в высокотехнологичных секторах сельского хозяйства приходятся по 50–100 беспечных едоков, а многие промышленные изделия начинают производиться и вовсе без участия людей. Нет ни малейших сомнений в том, что уже через несколько поколений проблема обеспечения человечества продовольствием и материальными предметами потребления не только будет решена, но и соответствующая сфера деятельности перестанет интересовать 99.9 % живущих на Земле — равно как мало кого сегодня интересует работа насосов городского водопровода или снабжение дворников новым инвентарем.

Будет решена или существенно продвинута вперед также проблема сохранения человеческого здоровья и продления жизни. Люди станут жить по 120–150 лет, большую часть этого времени пребывая в отличных силах и здравом рассудке.

Отсюда непреложный закон ближайшего будущего — высвобождение колоссального количества свободного человеческого времени. Наиболее расхожий ответ на вопрос о том, каким образом человечество это свободное время начнет использовать, сводится к развитию сферы услуг, экономики знаний, когнитивных технологий и просто вольному творчеству. Звучит красиво, однако попытка сформулировать механизм заинтересованности людей в этих прекрасных на первый взгляд вещах наталкивается на ряд серьезных противоречий.