Синяя борода

– Это, мой мальчик, «Властелин морей», – сказал он, – который, используя только силу ветра, двигался быстрее большинства современных грузовых судов! Только подумай!

– Да, сэр.

– Когда ты нарисуешь все, что есть в студии, мы вместе проверим каждую деталь клиппера с увеличительным стеклом. Я укажу любую рейку в оснастке – и ты должен будешь сказать, зачем она и как называется.

– Да, сэр.

– Пабло Пикассо так никогда не нарисует.

– Да, сэр.

Он взял с оружейной полки винтовку «Спрингфилд» образца 1906 года, тогда это было основным оружием пехоты Соединенных Штатов. Была там и винтовка «Энфилд», основное оружие британской пехоты, примерно из такой вот винтовки его потом и убьют.

– Нарисуй эту замечательную пушечку так, чтобы я мог зарядить ее и убить грабителя.

Он указал на небольшой выступ около дульного среза и спросил, что это такое.

– Не знаю, сэр, – ответил я.

– Ствольная накладка, сюда крепят штык, – сказал он. И посулил, что мой словарь увеличится во много раз, а для начала надо выучить материальную часть винтовки, там все имеет свое название. От этой простой тренировки, которую в армии проходит каждый новобранец, мы перейдем к изучению всех костей, мышц, сухожилий, органов, трубочек и ниточек человеческого тела, как будто учимся в медицинском колледже. Когда он был учеником в Москве, от него это тоже требовалось.

Он добавил, что я получу и хороший духовный урок, изучая обыкновенную винтовку и необыкновенно сложно устроенное человеческое тело, поскольку винтовка предназначена для того, чтобы это тело уничтожить.

– Что олицетворяет добро, а что – зло? – спросил он у меня. – Винтовка или этот резиноподобный, трясущийся, хихикающий мешок с костями, называемый телом?

Я сказал, что винтовка – зло, а тело – добро.

– Но разве ты не знаешь, что американцы создали эту винтовку для защиты своих домов и чести от коварных врагов? – спросил он.

Тогда я сказал: все зависит от того, чье тело и чья винтовка, то и другое может быть как добром, так и злом.

– Ну, и кто же принимает окончательное решение? – спросил он.

– Бог? – предположил я.

– Да нет, здесь, на земле.

– Не знаю.

– Художники, и еще писатели, все писатели: поэты, драматурги, историки. Они – судьи Верховного Суда над добром и злом, и я член этого суда, а когда-нибудь, может, станешь им и ты!

Ничего себе мания духовного величия!

Вот я и думаю: может быть, памятуя, сколько крови пролилось из-за превратно понятых уроков истории, самое замечательное в абстрактных экспрессионистах то, что они отказались состоять в таком суде.

* * *

Дэн Грегори держал меня при себе довольно долго, около трех лет, потому что я был по-холопски услужлив, а он нуждался в компании после того, как оттолкнул почти всех своих знаменитых друзей отсутствием чувства юмора и неистовостью в политических спорах. Когда я признался Грегори в первый же вечер, что слышал с лестницы прославленный голос знаменитого У.С. Филдса, он сказал, что никогда больше не пригласит в дом ни Филдса, ни Эла Джолсона, да и всех остальных, пивших и ужинавших у него в тот вечер, – тоже.

– Они просто ни черта не смыслят и смыслить не хотят, – заявил он.

– Да, сэр.

И он поменял тему, перейдя к Мерили Кемп. Она и так-то неуклюжа, да еще напилась, вот и свалилась с лестницы. Наверно, он и правда так думал. Мог бы показать лестницу, с которой она упала, ведь я стоял на ступеньках. Но нет. Достаточно просто упомянуть, что она упала с лестницы, и все. Какая разница, с какой?

Продолжая говорить о Мерили, он больше не называл ее по имени. Просто говорил «женщина».

– Женщина ни за что не признает себя виноватой. Чем бы она себе ни повредила, она не успокоится, пока не найдет мужчину, на которого можно все свалить. Правда?

– Правда, – сказал я.

– И обязательно, что ни скажи, примет на свой счет, – добавил он. – Вовсе к ней не обращаешься, даже не знаешь, что она в комнате, а все равно она считает, что ты ее непременно хочешь задеть. Замечал?

– Да, сэр. Когда я слушал его, мне и впрямь казалось, что я и сам замечал такое раньше.

– Постоянно вбивают себе в голову, что им лучше тебя известно, как тебе поступить, – говорит он. – Гнать их надо подальше, а то все перепортят! У них свои дела, у нас свои. Только мы же никогда не вмешиваемся в их дела, а они вечно суют нос в наши! Хочешь, дам хороший совет?

– Да, сэр.

– Никогда не имей дело с женщиной, которая предпочла бы быть мужчиной. Такая никогда не будет делать то, что положено делать женщине, а значит, ты погрязнешь во всех делах, и мужских и женских. Понял?

– Да, сэр, понял.

Он говорил, что женщина ничего не может добиться ни в искусстве, ни в науке, или в политике, или промышленности, потому что ее основное дело – рожать детей, помогать мужу и вести хозяйство. Предложил мне, если не верю, назвать десять женщин, добившихся успеха хоть в чем-нибудь, кроме домашнего хозяйства.

Теперь, думаю, я бы назвал, но тогда мне пришла в голову только Святая Ионна д Арк.

– Жанна д Арк! – воскликнул он. – Так она же гермафродит!

18