Синяя курица счастья

Это вежливое приветствие, аналог «здравствуйте». Я знаю несколько слов по-армянски — когда живешь в Сочи и работаешь у человека по имени Рубен Юрикович, это бывает очень полезно.

— О, барев, ахчик! — Из кухни, вытирая руки полотенцем, вышел дядя Ашот.

Он добрый дядька. Называет меня девочкой и норовит подкормить, искренне считая слишком худой и потому некрасивой.

— Кушать пришла?

— Нет, я дома поем, — отговорилась я, постаравшись сглотнуть слюну не слишком громко.

Не очень-то это у меня получилось, раз дядя Ашот тут же махнул полотенцем подавальщице, и она поставила передо мной тарелку с хачапури.

— Да я…

— Не болтай. Ешь!

Я перестала сопротивляться искушению и вгрызлась в обжигающую лепешку, урча, как медвежонок, — в хачапурной у дяди Ашота великосветские манеры не в чести. Здешнюю публику больше шокировало бы требование подать начищенные столовые приборы и крахмальную салфетку.

— А фэф фуф? — Я не забыла, что пришла в кафе в поисках шефа.

— Подуй, да, горячо! — не понял меня дядя Ашот.

Еще бы! Мало что так разительно меняет дикцию, как расплавленный сыр во рту.

Я дожевала хачапури и снова спросила:

— А шеф тут?

— Рубенчик? Нет его.

Я огорчилась:

— И не будет?

— Вай, кто скажет — будет, не будет? Когда эти люди его отпустят, тогда и будет, да! — рассудил дядя Ашот и вручил мне полный стакан. — Теперь пей, да!

Фирменный горячий напиток из мяты, чабреца и зверобоя с добавлением корицы, гвоздики, имбиря и сахара у дяди Ашота готовят только зимой, и это отличное средство борьбы с простудными заболеваниями, так что я не стала отказываться от вполне уместной профилактики. Но между глотками поинтересовалась:

— Какие люди, откуда отпустят?

— Вай, ты не знаешь? У вас сегодня проверка была.

— Налоговая? — предположила я, хорошо зная слабые места родной конторы.

— Не налоговая, сан… Сис…

Дядя Ашот явно запамятовал трудное слово.

— Землетрясение знаешь, да? Вот такая проверка!

— На сейсмоустойчивость? — догадалась я. — Надо же, наш дом тоже сегодня проверяют. Надеюсь, это не значит, что ожидается мощный катаклизм…

— Вай, какая такая клизма, что ты, у меня все свежее! — обиделся дядя Ашот.

— К вам ни малейших претензий! — заверила я.

И сообразила, что к Рюриковичу-то у проверяющего органа какие-то претензии возникли.

Ничего удивительного: в свое время, выкраивая на этаже офис в модном формате open space, шеф ликвидировал пару-тройку перегородок, сдерживавших широту его души и мешавших полету фантазии интерьерного дизайнера.

— Что, Рубен Юрикович поехал штраф платить? — догадалась я.

Дядя Ашот развел руками.

— Надеюсь, тебе самой не впаяют какой-нибудь штраф! — заволновался мой внутренний голос в связи со строгой проверкой.

Я тоже на это надеялась.

Я у себя никаких стен не сносила. Если наша хрущовка не пройдет эту сейсмопроверку, виноват будет кто-нибудь другой.

Например, регулярно концертирующий виртуоз электродрели дед Амбросов, расковырявший, наверное, уже все вертикальные поверхности в своем жилище. Или моя соседка слева Тамара — балерина по духу и сумоистка по виду, энергично худеющая после каждого праздника.

Когда Тамара переходит к упражнениям со скакалкой, у меня в серванте скачут и бьются рюмки!

Я распрощалась с дядей Ашотом, вышла из кафе и побрела по улице, размышляя над своими финансовыми перспективами.

На ближайщее будущее они практически не просматривались.

— Твое грядущее — иль пусто, иль темно, — лермонтовской строчкой поддакнул внутренний голос.

Получить честно заработанные денежки у Рюриковича не удалось. Можно было попробовать выклянчить аванс у Катюни, но я знала, что она не станет отправлять мне деньги с личной карточки, а бухгалтерия издательства никогда не причисляла себя к числу оперативно-спасательных служб, так что перевод мне придет никак не сегодня.

И чем же я буду нынче ужинать?

В данный момент в моем желудке, как в колыбельке, свернулась сытная лепешка, но очень скоро она растает, точно сладкий сон.

Может, попробовать собрать и сдать пустые бутылки? В детстве мы, дворовая мелюзга, регулярно зарабатывали таким образом себе на мороженое.

Мне вдруг ужасно захотелось того мороженого. Натурального, двадцатипроцентной жирности пломбира в вафельном стаканчике, немного помятом, с ободранным бочком и круглой блямбой-наклейкой на приплюснутой верхушке…

— Прекрати! — простонал внутренний голос, пуская слюнки.

Я не заметила, как свернула с центральной улицы на боковую и углубилась в старый жилой квартал.

— Правильно, на главной улице какие бутылки? Надо в парк идти, или к реке, или во двор, где гаражи, — деловито забормотал внутренний голос. — Ага, подворотня — это тоже перспективно…

— А ну, стой!

Я оглянулась и увидела позади пару молодцев люмпен-пролетарского вида.

— Ой, кажется, про подворотню — это была не очень хорошая мысль, — потерял лиричную мечтательность мой внутренний голос. — Ой, а это еще и тупик…

Парни приблизились.

— Кажется, конкуренция за счастье обладания бесхозной стеклотарой за последние двадцать лет приобрела суровые формы, — завибрировал мой внутренний голос.

— Заткнись! — буркнула я.