Синичка в небе

— Мне не кажется это таким уж ужасным, — пробубнила я и ядовито продолжила:

— Давай поменяемся родителями. Моя мама позволила бы тебе гулять все ночи напролет с любой Олес… этой юристкой, в общем…

— Может, пригласишь меня? — перебил он неожиданно, и я замолчала.

Несколько секунд мы просто смотрели друг другу в глаза. Признаться, не поняла смысла его заявления. Но расшифровка загадочных намеков отступила на второй план, потому что внезапно мне ужасно захотелось продолжить этот вечер. Поболтать, посидеть на коленях… можно даже не целоваться. В конце концов, у нас дома была замечательная колода карт, и я бы с удовольствием посмотрела, как Иван Гордеев пытается сжульничать, нетрезво светя картами при каждом удобном случае. Это было бы волшебно. Однако я вспомнила слова Мани, тропу позора, и все настроение как-то…

— Прости, — ответила тихо.

— Я понял, — кивнул он и попытался развернуться.

— Да ничего ты не понял! — рявкнула я и дернула его за рукав куртки. Да так, что мы оба пошатнулись и вцепились друг к друга, дабы не упасть. — Ты думаешь, это просто две поганые, хлипкие комнаты без отопления, но это куда больше. Тебя третирует отец, а меня — соседи. Они выклюют мне мозг, если увидят с каким- нибудь парнем или…

— И тебя так волнует их мнение, что ты готова всю жизнь блюсти целибат? — кажется, он думал, что я тут же брошусь опровергать его заявление, но я не смогла.

Ужасно неприятно это признавать, но, по всему, он угадал. Я слишком зависела от мнения посторонних людей, которых даже не уважала. Как сестра. Как мать.

— С чего ты взял, что я… — попыталась защититься, но не нашла подходящего слова.

— С того, что ты не умеешь целоваться, — легко решил он за меня проблему.

Наверное, мне не стоило об этом думать, но вдруг стало так обидно, что ему не понравилось. Обидно, что он заметил. Да просто обидно. А учитывая, что я была нетрезва — просто до слез.

— Ну, спасибо, — зло проговорила и попыталась обойти, но он меня остановил.

— Я не собирался тебя обижать или сердить, — заплетающимся языком возразил он и пригладил пальцем мою бровь. — Просто это так абсурдно. Ты всегда за логику, но стоит пересечь границу общежития — прячешься. Что же там такого?

Внезапно он наклонился и коротко поцеловал меня в щеку.

— Если вдруг решишь, что мнение соседей для тебя не важнее, дай знать.

Он ушел, а я ошалело заморгала, пытаясь понять, что же только что произошло.

Глава 5

Гордеев был зол, но не ругался. Как человек адекватный, он понимал, что дотащить Ваньку силком мне бы не удалось, а шантажировать было нечем. Разумеется, немножко побурчал для профилактики, но на том и заглохло. Или мне казалось все это несущественным по сравнению с заявлением, которым закончились алкогольные посиделки Сан Саныча.

Думала, что уснуть мне не удастся, но опьянение сделало свое дело, и утром я даже чуточку пожалела, что не выкроила времени на обдумывание ситуации. Почему же я так легко принимала решения о трудоустройстве и прочем, но туго соображала, стоило оказаться на территории отношений? Разве это нормально? Наверное, все родительское кокетство и обаяние досталось Лоне, а я… я была просто я. Неказистая коротышка с торчащими в разные стороны волосами, курчавящимися от влажности. Нечему в ней было понравиться такому парню, как Иван Гордеев. Потому я всеми силами попыталась списать странное заявление на последствия этанолового отравления и успокоиться. Получалось плохо. Еще хуже становилось от мысли, что теперь все стало каким-то неясным, двусмысленным. А я терпеть не могла неопределенности, и оттого сделала то единственное, что прекрасно умела еще со школьных лет: постаралась стать невидимкой. Понимала, что оттягиваю неизбежный разговор о случившемся, но пряталась за бесконечными делами Николая Давыдовича, а выходя из приемной сначала несколько раз оглядывала коридор, после чего пулей мчалась к лифтам, рискуя разбиться в своих неудобных красных шпильках.

«Канцелярская крыса», — не единожды бормотала себе под нос. — «Ну как можно быть такой трусихой?»

И тем более смешными казались слова, сказанные мне Ванькой:

«Ты же такая маленькая. Неужели ничего не боишься?»

А я боялась. До дрожи и ужаса. Ваньки и той власти, которую он имел над моим сердцем. И еще понимания: обладай я волей избавиться от трепета, слабости в коленях и предвкушения, которое создавало в животе ощущение невесомости, я бы не согласилась. Потому что в моей маленькой, скучной и тесной, как коробочка, жизни еще не случилось ничего настолько таинственного и увлекательного. Это хотелось сохранить. Я не думала, что парень, запросто связывавшийся с правовичками с десятого этажа, мог бережно отнестись к моим по-детски хрупким чувствам. Казалось, голова и сердце окончательно рассорились и тянули меня в разные стороны.