Читаем Синие берега полностью

У крыльца снова грохнула граната. И пламя, державшееся в темноте, высветило падавших немцев, бежавших немцев. И Сашу увидели Вано и Пилипенко, увидели Семена в нескольких шагах от него. И рванулись с места.

- Товарищ политрук!

- Отрезайте отход на шоссе!.. Отрезайте отход!.. Поняли?

Поняли. Вано и Пилипенко не откликнулись, понеслись: они успели, когда разорвалась граната, заметить и кусок шоссе справа от себя и согнутые фигуры, несшиеся туда. Теперь было ясно, куда строчить! Немцы отчаянно отстреливались.

- Драпают, бач, - проворчал Пилипенко, - а дают жизни!

Но на шоссе уже стихало. Отрывисто стучал немецкий автомат, один. На три-четыре очереди немца Пилипенко отвечал из кювета осторожной короткой очередью: черт его знает, сколько было у часового патронов в магазине! Вано вставил в автомат третий, последний магазин, старался бить тоже короткими очередями.

Оттуда, от домика, пламя, слишком красное, высоко прочертило небо. Ракета! Сигнал отхода!

- Пиль! - почти весело крикнул Вано. - Сматываться, да?

В темноте они не видели друг друга, их разделяли метров пятнадцать-двадцать. Вано сделал несколько шагов, и нога споткнулась обо что-то, чуть не упал.

- Кацо, Пиль. На фрица наскочил, слушай?

- Ладно, - неопределенно откликнулся Пилипенко.

- Слушай, Пиль! А фриц живой!

- Ну, где он, твой хриц? - приблизился Пилипенко.

Вано, схватив немца за ворот, хотел приподнять его. Тот упирался, не вставал с колен.

- Ну, хриц... - Пилипенко обшарил карманы немца.

- Фриц... Фриц... Я ейст Фриц... - Покорный, жалобливый голос.

- На кой хрен знать мне, кто ты.

- Нихтс понималь... Нихтс понималь... - испуганно бормотал немец.

- Поймешь. У нас поймешь.

- Нихтс понималь... - настойчиво твердил немец.

- "Курки", "яйки" все-таки понимаешь? Остальное пистолет договаривал?.. - Скорее произнесенные им самим слова, чем сам немец, вызвали у Пилипенко озлобление. - Сволочь!

- Я... ейст... гауптман...

- Бери, Вано, за шкирку, - наклонился Пилипенко.

- Зачем, слушай? Трахну его сейчас, да?

- Бери, и все тут. Раз "гауптман", шишка, значит. "Язык", значит. Бери!

Выбрались из кювета.

Немец неистово дергался, вырывался из рук Вано, что-то кричал, исступленно, потерянно.

- Пустиль... пустиль мих... Пустиль!..

- Потерпи. Потерпи, - успокаивал немца Пилипенко.

- А-ай! - вскрикнул Вано: немец изловчился и впился зубами в его руку.

- Чего? - насторожился Пилипенко.

Вано не ответил. Наотмашь ударил немца в скулу. Тот взвыл.

- Стрелять уже не можешь, так кусаться, да? - Еще размахнулся, еще удар.

- Смотри, не до смерти, - равнодушно произнес Пилипенко. - Может, немцам несем его... - Он стоял в нерешительности: так ли идут? Ни Семена, ни Саши не слышно. "Забредем немцам в лапы: берите вот своего гауптмана, выручили, донесли..." - Подождем, чи шо? Рассветет малость, разберемся, куда идти. По темну не сообразить. Да и волокти дерьмо это полегше будет.

Вано молчаливо согласился.

5

Немец стоял перед Андреем и Семеном по стойке "смирно", как принято в германской армии: ладони прижаты к телу так, что локти вывернуты наружу и узкая грудь его выпятилась вперед. Щуплый, с тупым сплюснутым носом, отчего тощее лицо немца казалось плоским, в измятом кителе с орлом, сжимающим в когтях свастику, над правым карманом, помертвелый, смотрел он вниз и, наверное, ничего не видел, кроме старого трухлявого пня и травы, ее мутил ветер.

- Кто вы? Какой части? И где расположена часть? - негромко, но требовательно спросил Андрей.

Немец вскинул голову, он продолжал стоять навытяжку, приставив ногу к ноге.

Андрей заметил, у того водянистые, навыкате глаза, светлые, бесцветные брови, белесые ресницы, рыхлые черты лица - ничто не запоминалось. Только кадык, выдававшийся острым горбиком, ходил вверх-вниз и ненадолго привлекал к себе внимание.

Немец молчал.

- Я жду. Вы поняли мой вопрос? Говорю, кажется, по-немецки?

Немец кивнул. Но продолжал молчать. Зубы стучали часто и дробно. Лицо его дергалось.

Семен не спускал с немца испытующего недружелюбного взгляда, и тот чувствовал на себе этот взгляд.

- Скажи ему, Андрей, что говорить придется, - злобился Семен. Нашел, гитлеровец, когда штучки выдрючивать.

- Отвечайте на вопросы! - резко произнес Андрей и сделал нетерпеливый жест. - Молчание вас не выручит. Не стройте из себя героя, герр. Героизм свойство людей благородных, так что бросьте... Будете говорить?

У немца задвигались скулы, видно, обдумывал, как быть.

После некоторого колебания, решившись, выговорил наконец:

- Да. Буду говорить.

- Повторяю: кто вы?

- Фриц... Фридрих... - Немец старался, чтоб вышло спокойно, но спокойно не получилось, слишком перепуган был. - Фридрих фон Швабинген. Гауптман. - И умолк. И снова опустил глаза.

- Дальше? Отвечайте, гауптман.

- Я офицер связи моторизованной дивизии "Рейх". Дивизия входит в состав Второй танковой группы Гудериана. Штаб - северо-восточней Пирятина.

Семен смотрел на Андрея, тот переводил, что говорил немец.

- Дальше? - Андрей - к немцу. - Куда вы направлялись?

Немец ответил.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное