- В штаб четвертой танковой дивизии этой же группы, - повторял за ним Андрей. Семен напряженно слушал. - А почему вы оказались в домике у шоссе? - спросил Андрей. - И что там размещалось? Теперь там, конечно, пусто, в домике этом?
Немец сказал. Андрей скосил глаза на Семена:
- Застрял, говорит, на ночь. Его это мотоцикл стоял у стены. А в домике дорожного мастера был штаб полевой жандармерии. Успели, выходит, и жандармерию подтянуть. Усач верно сказал, что жандармерия уже здесь. Снова обернулся к немцу: - Где продвигаются части немецкой армии?
- Везде.
- Точнее?
- Вы уже знаете: я всего офицер связи одной лишь дивизии, - говорил немец быстро и отрывисто. - Моя осведомленность ограничена. Но могу сказать вам то, что в дивизии известно всем: мы уже захватили Бахмач, Прилуки, Пирятин, Лубны. - Он рад был, что может ответить на интересующие советского офицера вопросы. - Как видите, вы окружены. На Киев с востока идет наша танковая группа и Первая танковая группа, которые уже соединились в районе Лохвицы. Посмотрите на карту, и вам станет ясно положение вещей. А еще добавьте Шестую полевую армию генерала Рейхенау, она движется со стороны Чернигова.
- А немцам известно, кто противостоит им здесь? - поинтересовался Андрей.
Немец пожал плечами: разумеется.
- Пятая, Двадцать первая, Двадцать шестая и ваша Тридцать седьмая армии, если не ошибаюсь, вы входите в эту армию. Но армий этих уже нет, они раздроблены на группы, на отряды и пробуют таким образом пробиться на восток. - Немец остановился на минуту, помолчал, потом, как бы не решаясь договорить, нехотя, добавил: - Скажу вам искренно и честно, - это бессмыслица...
Андрей смотрел теперь только на Семена. Семен не отводил глаз: все было ясно. Они в глубоком окружении. Дорог впереди много, и ни по одной из них нельзя идти - все пути отрезаны.
Андрея охватили гнев, и злость, и обида: что же, в самом деле, происходит? И убежденность, что положение будет исправлено, тоже стучалась в сердце - там, за линией фронта, где б она ни была, бьется сила народа, которая не раз сказывалась в истории России. Собственно, это и должен был он преподавать детям, если б стал учителем... Он сжал губы. Да, все пути отрезаны. Но рота пойдет дальше, говорил взгляд Андрея, говорили глаза Семена, она пойдет дальше, и все-таки выберется к своим.
Немец настороженно следил за выражением лица, за движениями Андрея, Семена, стараясь угадать, что решат эти русские офицеры. Он, кажется, сказал лишнее. Он хотел расположить их доверительностью, сочувствием, наконец, а вышло, получается, плохо для него, очень плохо. Тот, второй офицер, даже сердито махнул рукой...
Семен махнул рукой и пошел к бойцам, улегшимся на траве.
Немец напряженно ждал: чем все кончится? Плохо кончится.
Но вот Андрей повернул к нему лицо, похоже, спокойное, не злое.
- Послушайте, гауптман.
И голос спокойный, почувствовал немец. Надежда, что все, может быть, обойдется, вызвала у него подобострастную улыбку. Он весь подался навстречу Андрею.
Андрей как бы забыл о немце, забыл, что вот сейчас обратился к нему. Усталость сковала лицо Андрея, и только какая-то мысль делала сухие и блеклые глаза его живыми. Он думал, не может же все это быть концом такому вечному, как Родина, Россия, Советский Союз... Вечное - вечно. И его переполняло желание говорить об этом. Не для немца говорить, - для себя, облегчить душу. Пусть бойцы, очень утомленные, отдохнут еще немного: здесь, в глубине леса, можно недолго побыть в безопасности.
Луг, на котором ночью остановилась рота, оказался довольно большим. Бывают такие разрывы в лесу. Ночью этого не увидеть. Да ничего, Вано, Пилипенко, Петрусь Бульба, Саша и Шишарев в сторожевом охранении. "Ничего не случится, через полчаса тронемся".
Небо освободилось от вчерашних облаков, и видно было, как начинало оно теплеть над лугом и через каждые минут пять все дальше и дальше яснело, и вот уже растянулось до высокой зубчатой полосы дальнего леса. Лес вершинами покрыл добрую треть неба, и край неба западал за черный верх чащи. Бледный свет ложился на луг, на бойцов, привалившихся к комлям отбежавших друг от друга берез. Поредевшая листва рождала первую тень на земле. И невысокий немец и короткая береза, у которой он стоял, отбрасывали назад тень, такую длинную, что она протянулась почти до сосен, начинавших лес по ту сторону луга.
- Садитесь, - кивнул Андрей немцу и уселся на траву. Он выдернул травинку и сунул в губы.
Немец все еще стоял.
Потом с неловкой торопливостью сел.
- Послушайте, гауптман, вы давно служите Гитлеру в его смертоносном деле? - Андрей приложил ладони к вискам. - Это уже не допрос, можете не отвечать.
- Я был во Франции, - сказал немец, уклоняясь от ответа. Он старался быть осторожным. - Там, знаете, такие же, как у вас, облака на небе, и бабочки такие же порхают по лугам, и такая же трава...
- Такая же трава?.. - прервал его Андрей насмешливо. - В чужих государствах, оказывается, вы интересуетесь главным образом бабочками и травой?..