Читаем Синие берега полностью

- Обстановка, лейтенант, тебе ясна. Имеются сведения, что ночью, а всего скорее на рассвете, противник превосходящими силами начнет прорывать нашу оборону все с той же целью - овладеть переправами севернее и южнее города, - продолжал комбат. - Командование упредило наступление противника, которое в настоящих условиях нам не отразить, и отвело основные силы на левый берег. - Он сделал паузу: пусть лейтенант привыкнет к мысли об этом. - Понял?

- Так точно, товарищ майор.

Комбату нелегко было говорить, он уже не старался скрыть это, часто останавливался, снова начинал, говорил то быстро, словно боялся потерять нить мысли, то очень медленно, будто не был уверен, что именно это надо сказать. Андрей не отрывал глаз от комбата, он видел, как пульсировали его припухшие веки, как по морщинистой шее криво стекал пот.

Под слабым ветром дрогнула береза, и по лицу комбата задвигались мелкие тени листвы.

- Слушай дальше. И соображай...

Андрей пододвинулся к пню, на котором сидел комбат, хоть его хриповатый голос был хорошо слышен.

- Измотанная в обороне дивизия, - объяснял комбат обстановку, отходит на левый берег. - Короткая пауза, совсем короткая, чтоб втянуть в себя воздух. - В двадцать три ноль-ноль начнет отход батальон.

Вот оно что означает двадцать три ноль-ноль!

- Твоя рота прикрывает отход. - Комбату, наверное, казалось, что произнес это просто. Но худое и бледное лицо его, заметил Андрей, стало еще бледней, стало неподвижным, будто не он только что говорил.

- Понял, товарищ майор.

Андрей понял, это не только приказ - это приговор.

Ветер снова коснулся березы и снес с ветвей сеть паутины. Две тонкие ниточки, сверкнув, пристали к вискам комбата и, серебряные, слились с сединой.

Андрей вдруг почувствовал какое-то облегчение. Потому, наверное, что все, наконец, прояснилось и улеглось в сознании, как неотвратимое и, собственно, естественное. Он обратил внимание даже на это - на две дрожавшие ниточки паутинки на седых висках комбата. Война переходила на новый рубеж.

Внизу вдоль кривого берега шла изогнутая вода, и пахла она теплой синевой, как в то воскресное утро, когда Андрей в последний раз ступал по Ингульскому берегу в своем родном городе. У Днепра, оказывается, такой же запах, как у Ингула. Андрей подумал об этом и, должно быть, улыбнулся. Улыбка была невпопад, потому что комбат удивленно взглянул на него. Глаза комбата воспаленные, красные.

Комбат и Андрей одновременно вскинули глаза к небу: шли самолеты. "Юнкерсы", - узнали они по монотонному, надрывному гулу. Должно быть, много самолетов - все небо гудело. Высоко двигались они, почти слившись с бледной синевой неба, в сторону от переправы.

- Сейчас начнется гром, - не отрывая от самолетов глаз, проговорил Андрей.

- Точнее, погром. - Комбат тоже все еще смотрел в небо. - И не малый. Вон их сколько! Восемнадцать сволочей...

Постепенно рокот моторов ослабевал. Потом, где-то южнее переправы, раздались тупые разрывы.

- Наседает на левого соседа, - обеспокоенно процедил комбат. - Может, и сюда уже идут... - Он повернул голову и взглянул поверх леса за лугом. Ладно. - Андрей увидел, на лоб комбата снова набежали морщины. - Так вот, твоя задача - прикрывать подступы к переправе и дать возможность полку оторваться от противника и перейти на левый берег. - Комбат промолвил это так, будто Андрей уже знал задачу и он просто уточнял ее. - В городе немцы через мост не пройдут, в нужную минуту он будет взорван. Естественно, кинутся к твоей переправе. - Самое трудное в разговоре с ротным было позади. - Сразу на переправу немцы могут и не пойти, опасаясь крепкого заслона. А вот обойти мост с фланга! И нажмут на твоего Вано, на Рябова.

Комбат заметил слишком внимательный взгляд Андрея.

- Именно так предполагаю и я, товарищ майор. Укреплю Рябова всеми имеющимися у меня противотанковыми средствами.

- Правильно рассудил. Так вот, крепи первый взвод, перебрось все, что сможешь.

- Не густо у меня, товарищ майор. Бронебойка. Гранаты. Ну, противотанковые бутылки...

- Э, целый же арсенал! По нынешним обстоятельствам, конечно. Помолчал, раздумывал. - Бронебойка, знаешь, это вещь. - Комбат пожевал губами. - Хорошую штуку придумали наши оружейники. Только сейчас поступила на вооружение. Тебе досталась. - Он говорил о противотанковом ружье, которое батальон получил совсем недавно, когда стоял перед вражескими танками на Ирпене.

- Точно, товарищ майор, противотанковое ружье вещь подходящая. Жадан и Рыбальский бьют из него наверняка.

- А с боеприпасами как? Для пулеметов, автоматов, винтовок? Как?

Андрей сказал.

- Не густо, - вынужденно согласился комбат. - Ну, - повел плечом, придется экономно, с толком расходовать боеприпасы. Как бы то ни было, тебе надо продержаться как можно дольше и не давать противнику выйти к этому, правому, берегу. - У комбата задвигались скулы. - А пробьется прежде времени, считай, полк накрылся.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное