Синие берега

«Все. Амба!» Он поморщился, как от нестерпимой боли. Он сознавал свою беспомощность, и беззащитность, и обреченность. «Все. Амба!»

В два прыжка оказался он в блиндаже, у телефонного аппарата. Повернул ручку, второй раз повернул, третий. Трубка молчала, даже треска, даже шороха не было в ней.

— На кой хрен мне телефон, если ни хрена в него не скажешь!.. надрывался он. — Связь!.. — скосил глаза на связиста Петреева. — Есть, спрашиваю, связь?..

Маленький, с бледным лицом, с худыми узкими плечами, тот выглядел в блеклом свете коптилки совсем растерянным.

— Только что была связь, товарищ сержант. — Губы его тряслись. — Вот секунду… вот сейчас…

— Какой к хрену — сейчас! Нет связи с капэ роты! Обрыв, что ли? Снарядом где перебило?..

— А-а, — голос Петреева виноватый, испуганный.

Он неловко опустился на землю и дрожащими руками торопливо навертывал развернувшуюся на ноге обмотку.

— Чего расселся!.. На линию! — кричал Рябов, словно Петреев и в самом деле виноват, что снаряд где-то перебил провод.

Схватив моток провода, Петреев побежал.

Рябов непрестанно вертел ручку телефона. Молчание, молчание. «Носит его где, этого Петреева! Столько времени! До города добежать можно и вернуться!..» Но он знал, прошло чуть более трех минут. Снова с силой повернул ручку, что-то в трубке зашевелилось. «Ага, есть!..»

3

Андрей открыл глаза, он, кажется, успокоился, и первое, о чем подумалось: выстоит ли Рябов.

— Товарищ лейтенант, — выбежал из блиндажа Кирюшкин. Он шумно дышал. — Товарищ лейтенант… Рябов! Что ж это будет, товарищ лейтенант? бормотал оторопело. — Танки ж…

— А пошел ты!.. — Андрей сердито отмахнулся от Кирюшкина. Подскочил к телефонному аппарату, схватил трубку.

— Давай… Знаю, что танки. Не глухой, не слепой. — Он понял: Рябов растерян. — И что палит вовсю, слышу.

«Бьет семидесятипятимиллиметровыми». Андрей не раз находился под танковым обстрелом, он узнал этот калибр.

— Три танка? Ну и что? — Пауза. — Не сдержишь, говоришь? Я тебе не сдержу! Я тебе не сдержу! Сдерживай, и все! — властно потребовал Андрей. Рябов, показалось ему, собирался еще что-то сказать, но промолчал. Выдержку! Выдержку! — Пауза. — Нет, нет. И торопиться не надо. Нет! — Он начал задыхаться. — Подпусти… на расстояние… броска гранаты… и бутылки… и тогда действуй… Сумел же вчера!.. Надо бить наверняка!

«Выжди, потерпи, дружище Рябов, — стучало в мозгу. — Не наверняка если, — гибель. Прорвутся через боевые порядки и — на переправу». Андрей задрожал от этой мысли.

— Следи, следи и выжидай момента, — уже спокойней произнес Андрей. Он понимал взводного: противник ведет такой огонь — бруствер, наверное, обваливается, дно в окопах, наверное, ходит ходуном, а должен молчать — ни одной пули не выпустить. Какие нервы выдержат это? Никакие нервы не выдержат.

Война приучала к терпению, а как трудно приучаться к этому опасность подталкивает, торопит… «Выжди, выжди, Рябов. Сунешься преждевременно — и пропал…»

Андрей тяжело положил трубку.

«А пробьются танки, — сперло дыхание, — определенно пробьются, нечаянно подумал так. А подумав, уже не мог отделаться от этого. — Их не сдержать, если пробьются. — Дальше мысль не шла. И, как бы защищаясь от надвигавшейся беды, судорожно сжал кулаки. — Нет, нет… Перемахнут если через траншею, ребята Рябова не растеряются, ударят в моторы. Так даже вернее…» Рыбальского с противотанковым ружьем выдвинул Рябов вперед. Правильно сделал. И у сосен положил Полянцева с отделением. «С отделением, — усмехнулся. — А все равно — отделение», — вспомнилось, и он вздохнул. Вздох получился долгий. И Пилипенко там, сбоку, с пулеметом. Тоже правильно. Он убеждал себя, что все будет в порядке, все будет хорошо.

4

Отдаленный гул нарастал. На этот раз левее рубежа взвода. Рябов склонил голову в левую сторону, вслушивался. Не ошибся, нет.

— Старшина, слышишь?

— Слышу. — Писарев горбился, то и дело поправлял на носу пенсне. Прямо с исходных пошли танки на переправу? — Он не спрашивал, — утверждал: не зря же ракетами освещал немец переправу. Ракеты и проступивший в пространстве рокот левее обороны первого взвода связывались в представлении Писарева в одно действие противника: он двигал танки к переправе.

Минута — долгая-долгая, вторая минута — еще более долгая. Рокот не отдалялся, напротив, становился явственней, громче, ближе. Что бы это значило?

— Слышишь, старшина?..

Писарев молчал.

Оба поняли, что ошиблись: танки, несколько танков, не к переправе шли — шли на них. Дрянь дело. Значит, решили атаковать Рябова и Вано и заходили слева, с менее защищенной стороны. Дрянь дело.

Танки зайдут в тыл Рыбальскому, пулеметам, замаскированным в крушиннике, повернут и откроют проход остальным машинам, соображал Рябов. Дело дрянь.

— Их надо остановить, танки, — стиснутым голосом произнес он наконец. — Справа ладно, там бронебойка. А слева пройдут запросто. Скрыпник! — позвал. — Зельцер! Вартанов! Гранаты в руки! И ползком. На танки. На те, что слева. Вперед!