Синие берега

И опять Андрею передалась уверенность комбата. Все будет в порядке! Все будет хорошо!

Он приложил к глазам бинокль: в фиолетовом свете наступавшего утра роща и холм правее рощи казались такими далекими, и оттуда, издалека, будто из тумана, медленно проступали сначала башни, потом корпуса танков. «Один… два… и третий, кажется…» Грузная громада, выдвинувшаяся вперед, видел Андрей в бинокле, выровняла ствол пушки и свернула вправо, словно нашла, наконец, цель.

В эту минуту, за спиной, взошло солнце. Андрей понял это потому, что перед глазами посветлело. Все впереди, приближенное биноклем, порозовело трава, кустарник, вершины сосен. Танк, повернувший вправо, весь, от гусеницы до башни, покрылся этим розовым светом, словно кровью обагрен.

Андрей взглянул в сторону левого берега. Он увидел, солнце висело низко, чуть повыше деревьев вдалеке, а здесь, над головой, простиралось большое белое небо, и непонятно было, откуда брался в нем свет, такой щедрый, неистощимый. Между всем этим и двигавшимися танками не было ничего общего.

Андрей смотрел уже только на танки.

Похоже, танки остановились. Во всяком случае, башни больше ни на сколько не приблизились. А! — сообразил-таки: — Из-за реки продолжали бить орудия. Как же это он не слышал? Потому, наверное, что свои разрывы не пугают, будто их и нет. Из-за реки били орудия!

«Танки не пройдут, — вздохнул Андрей облегченно. — Точно, не пройдут». Он не мог думать иначе. Думать иначе значило безропотно лечь под танки или бежать.

Утро уже было всюду, здесь тоже было полно света, но еще не яркого, солнечного, как там, за спиной.

Андрей вскинул к глазам бинокль: танки снова двинулись.

Глава третья

1

Полина Ильинична не пошла сегодня на работу в аптеку: Федор Иванович с вечера недомогал, ночью ему стало плохо. На рассвете хворь немного ослабла. «Тетя сама приготовит поесть», — решила Мария, и как только синеватая полоска легла на оконные стекла, вышла из дому. Теперь полоска эта появлялась гораздо позднее, чем тогда, месяца два с половиной назад, и была скорее фиолетовая.

Мария пересекла Крещатик, тихий в этот час, миновала нарядную гостиницу «Континенталь» и пошла дальше.

Над городом двигались круглые оловянные облака. Солнце поднималось по небу, вслед облакам, тоже оловянно-бледное, и несмело обдавало землю теплом, и Мария благодарно ощущала это слабое тепло. Она вдыхала осенний запах каштанов, раскинувших вдоль тротуара широкие ветви с янтарными листьями, каштаны были похожи на желтые костры.

Она шла, стараясь ни о чем не думать. Тяжелое чувство, угнетавшее душу ее в эти дни, немного ослабло. Запах каштанов… Утренние улицы… Спокойный солнечный свет…

Свернула в улицу, ведущую к библиотеке. Облака уползли куда-то в сторону Ирпеня, и стало солнечно, легко. Мария не придала значения тому, что вдруг одновременно захлопали двери в домах, мимо которых проходила, из окон доносились необычно громкие голоса: утро в городе всегда шумное.

Не спеша поднималась она на второй этаж, в читальный зал. Оттуда, со второго этажа, раздавались возгласы, заставившие ее насторожиться. Подумала, что ослышалась. На одном дыхании взбежала наверх. Сотрудницы, растерянные, стояли в коридоре. Софья Васильевна, припав к дверному косяку, не прикрывая лица, плакала, слезы стекали по ее побледневшим щекам, и она ладонью вытирала их. Искаженное плачем лицо ее показалось Марии незнакомым. Обхватив голову руками, надрывно бросалась из угла в угол пожилая женщина, она работала на выдаче книг, молчаливая, хмурая.

Лена, говорливая, неунывающая Лена, — ее не узнать. У Лены наплаканные, красные глаза. Словно никогда и не были голубыми.

— Ленка, что случилось? Ленка!.. Говори же… — почти кричала Мария. Собственно, что ей Лена, она уже поняла, что случилось, еще там, на лестнице, поняла. Но в это нельзя было поверить. — Сдают Киев, да? Говори же… — Надеялась услышать, что это не так.

— Да.

Мария отпрянула на шаг. Вдруг совершенно опустошенная, переставшая что-либо сознавать, уронила руки, как чужие, беспомощно повисли они. Глаза уткнулись в пол, на котором лежал тот же оранжевый, зеленый, желтый свет витражей. И глаза, будто завороженные, не уходили от этого света, невозможно спокойный, он отстранял от себя все недоброе, что творилось вокруг. Что-то сдавило горло, почувствовала Мария, даже дыхание пресеклось.

Она привалилась к стене, чтоб не упасть.

2

Мария бежала мимо «Континенталя», выскочила на Крещатик. Ноги подкашивались, но она не замедляла бега. «Не может быть! Не может быть!» потерянно повторяла она. Она задыхалась, словно на улице вокруг не стало воздуха. «Нет, нет, нет, не может быть!..»

Теперь на Крещатике чувствовалось возбуждение. Неужели, совсем недавно, когда проходила здесь, она не заметила этого? Или все было спокойно и началось только что? Взволнованные, подавленные, люди стояли по обе стороны мостовой и, будто обманутые в чем-то самом сокровенном, смотрели, как двигались мимо них красноармейцы. Лица понурые, серые от усталости, пыли, плечи опущены, словно не скатку, не винтовку, — тяжелое горе города несли на себе.