П о л и н а. Я не вижу ничего плохого в том, что кому-то из нас приходится заниматься черной работой, и Алла Викторовна, конечно, тоже так думает. Меня не раздражает, если кто-то из нас одет не так, как другие. Несколько ярко, пусть даже вычурно. Кто придумал, что серость и незаметность — норма для учителей?.. Есть нечто более важное, что надо уметь сохранить под любой одеждой!
Ю л ь к а. Серые мы здесь! Серые!.. Правильно, Полюшка! Каждый сидит в своей избе, за своими воротами, и никого никуда не вытянешь! Тихон Лукич вернется из школы и скорей к своим пуховым кроликам! У Андрея Ефимовича каждый вечер в подкидного до одурения режутся!
С е р а ф и м а И в а н о в н а. Ой, Юлька! Язык-то у тебя!
Ю л ь к а. А что, не так?.. Концерт ли, спектакль затеем — к каждому надо на поклон идти! Вот и вы, Серафима Ивановна, все у себя в огороде, у пчел, да и у коровы!
С е р а ф и м а И в а н о в н а. Потому и в огороде, что жизнь здесь еще нелегка! Живем у черта на куличках, голенищами грязь черпаем! В других-то местах — вон! — и квартиры с удобствами, и газ с электричеством, а к нам провода еще только тянут! Движок никудышный, до одиннадцати еле-еле светит!
С е в а с т ь я н о в
К о в я з и н
С е в а с т ь я н о в (Юльке). Сейчас поедем.
С е р а ф и м а И в а н о в н а. Что нескладно? Вы-то при чем?
С е в а с т ь я н о в. Я тяну к вам провода. Я! Не бог Саваоф. В других-то местах — вон! А здесь — еле-еле!..
С е р а ф и м а И в а н о в н а. Предела желаемому, известно, нет конца.
С е в а с т ь я н о в. Так почему же в поисках этого предела вдруг бросаешь все это: и прачечную, и лестницу в небо, едешь черт знает куда?
С е р а ф и м а И в а н о в н а. Такая уж у вас профессия.
С е в а с т ь я н о в. Ага. Профессия… Ну, а те, кому никуда не надо ехать, они что, все непременно счастливее меня?
С е р а ф и м а И в а н о в н а. Не понимаю, куда вы клоните.
С е в а с т ь я н о в. Вот проведут к вам электричество. И этот… как его? — Тихон Лукич повесит лампочку в крольчатник, чтоб светлее было корм задавать. Моя соседка, к примеру, кошечками увлекается. А у Андрея Ефремовича…
Ю л ь к а. Ефимовича.
С е в а с т ь я н о в. Виноват. У него в подкидного будут играть уже не до одиннадцати, а до трех часов ночи. В преферанс научатся.
Ю л ь к а. Так оно и будет! Так оно и будет! Вот и все их счастье!
С е р а ф и м а И в а н о в н а. Ох, Юлька!
Ю л ь к а. Тридцать лет в нашем селе медпункт! Тридцать! А вы, когда у вас на ноге нарыв случился, к кому пошли?
С е р а ф и м а И в а н о в н а. Кто наболтал? Кто?
Ю л ь к а. Ну, я плохой фельдшер, плохой, у меня еще мало опыта. Так съездили бы в район к врачу, если мне не доверяете. А вы к Соломониде! Думаете, мне не сказали… Столько с ней я борюсь, сил трачу, а вы, учительница, вместо того чтобы меня поддержать!..
С е р а ф и м а И в а н о в н а. А народная медицина теперь никем не отвергается. Средства́ народной медицины наукой берутся на вооружение! Так что нечего тебе особенно расстраиваться. Тебя-то уж это никак не компрометирует.
А л л а. Любопытный случай. Наш декан в институте отказался у одного очень известного хирурга делать операцию лишь потому, что тот отдельные слова произносил неправильно. Представьте, он усомнился в его квалификации. Юленька, хотя ты и медик, но это относится не к тебе.
С е р а ф и м а И в а н о в н а. Нахалка вы, вот вы кто! Учат вас, дипломы вам дают! Нахалка высшей степени!
К о в я з и н
А л л а. Как, впрочем, и вам передо мной.
С е в а с т ь я н о в
Ю л ь к а. Ну… как?
П о л и н а. Что?