Синие фонари (сборник)

— Это особый сорт духов. «Ночь любви».

Я попросил Хайат извинить меня, быстро вышел в столовую и, вынув из бумажника знакомый листок со словами: «Люблю тебя и отдаю тебе всю свою душу», вдохнул его аромат. Тот же запах! Я понюхал еще и еще раз. Удивительно!

Я вернулся в гостиную с таким ощущением, точно на глаза мои надета повязка.

— Вам понравился этот запах? — услышал я голос Хайат.

— Очень!

— Это последняя новинка известной французской фирмы Барну. Я выписала свой флакон прямо из Парижа. Я очень дорожу этими духами. Во всем Египте вы не найдете второго такого флакона!

— Поразительно!.. Значит, эти духи имеются только у вас, у вас одной?

— Конечно!

— Да, но… возможно ли подобное?..

— Что именно?

— Правда ли, что эти духи имеются только у вас? У вас одной!

Она внимательно посмотрела на меня, потом мило рассмеялась:

— Что с вами, Шакир-бек? Вы не такой, как всегда!

— Простите… Я чувствую, что с моей головой творится что-то неладное.

— Может быть, вы выпили слишком много виски?

— Нет… но… по-видимому, я много курил… Однако вернемся к духам, духам «Ночь любви»!

— Почему вас так заинтересовали эти духи? — Она снова рассмеялась.

— Да нет… Дело не в этом… Видите ли…

— Может быть, вы хотите и себе заказать такой же флакончик и прибавить его к вашему собранию редкостей?!

— К моему собранию редкостей?!

— Ну да, я ведь все видела, когда открывала шкаф с вашей одеждой.

— Вы открывали шкаф с моей одеждой?

— Извините! Но вы, конечно, знаете, что в нем хранится белье всего дома.

— Знаю.

— И следит за ним не кто иной, как я…

Услышав это, я задрожал. Значит, она тоже входила ко мне в комнату… Тогда… это поразительно… но…

Я взглянул на нее и встретился с ее зелеными лучистыми глазами. В них светились искушение и соблазн.

Я потупился и, не поднимая взора, твердо проговорил:

— В английском романе, который я читаю, мне попалось любопытное упоминание о переписке влюбленных!

Тут я набрался смелости и пристально, многозначительно взглянул на нее.

Она встала, вынула из коробки на столе папиросу, зажгла ее и улыбнулась.

— Что же это за любопытное упоминание?

— Вам интересно знать?

— Очень!

Она выпустила дым.

— Влюбленные вкладывали записочки в книги, которыми они обменивались, — ответил я, втайне торжествуя.

— Старый способ, но всегда надежный.

Вынув изо рта папиросу, она грациозно кивнула головой.

В моем сердце не оставалось больше места сомнениям. Этот взгляд, этот кивок были красноречивее любого доказательства. Я почувствовал, что сердце мое готово выскочить из груди… В эту минуту в комнату вошел Фарид, и я овладел собой. Вдруг Хайат заявила мужу:

— Шакир-бек восхищается моими новыми духами и желает со мной соперничать. Надеюсь, ты воспрепятствуешь ему, насколько это в твоих силах, и не дашь заказать в Париже такой же флакон!

Она засмеялась и вышла.

О Аллах! Как изумительна хитрость женщин! Есть ли существа лукавее!..

Всю ночь меня не оставляли волшебные сновидения. Я видел Хайат с ее таинственными любовными письмами, от которых исходил нежный аромат духов. Я был счастлив, открыв наконец тайну этой загадочной любви.

А наутро меня ошеломила поразительная новость: Амаль, оказывается, с разрешения своей сестры душилась ее духами!.. Опять все запуталось! Вновь моей душой овладело сомнение. Обе сестры употребляли духи, пахнувшие фиалками, обе входили ко мне в комнату в мое отсутствие, обе как будто состязались в кокетстве, обе соперничали, обольщая меня и желая поймать в свои сети.

День прошел, а загадка казалась по-прежнему неразрешимой. Растерянность и колебания мои возросли.

В течение нескольких дней тем же самым путем я получал записки, с удивительной методичностью вложенные между страниц английского романа; все такие же листочки бумаги, надушенные знакомыми духами марки Варну. На них мелким почерком было написано: «Люблю тебя и отдаю тебе всю свою душу!»

Я обнаружил в себе склонность к одиночеству. Ночью мне не спалось. Я сидел как зачарованный в своей комнате у окна, созерцая звезды. Мне грезилась «она». Вот она приближается неслышными шагами… Я напрягал слух, чтобы уловить шелест ее платья. Она идет ко мне, бросается в мои объятия… Она… Она… Но кто же она? Хайат или Амаль?.. Я не знал, кому из них отдать предпочтение: и та и другая блистали красотой. Но разве они обе не жены моих друзей?

Совесть во мне заговорила, она терзала и мучила меня, и я решился бежать… Уеду, завтра же, тайком ото всех… и сохраню честь семьи: я боялся за «нее»! Боялся, что, прощаясь, «она» может выдать свою тайну.

За завтраком я был молчалив и озабочен: я обдумывал формулировку письма, которое собирался перед отъездом оставить у себя в комнате. Мне хотелось, чтобы оно имело двоякий смысл: если его прочтут братья, они не должны найти в нем ничего, кроме прощального привета; если же прочтет «она», ей тотчас же станет ясен его смысл.

Друзья заметили мою рассеянность, но не стесняли меня расспросами. Они пытались меня развеселить, но, увидев, что я не склонен смеяться, оставили в покое.