Синие горы

Ночь наступила. Темный лес, сбегая со склонов, будто приблизился к лагерю, обступив его со всех сторон. Голодно и одиноко было Кулуару.

И вдруг он сел, вытянул морду к луне, и из его горла вырвались странные жалобные звуки: «Уа-уу… Уау-а!..» — лишь отдаленно напоминающие лай.

Потом он долго возился на крыльце — все не мог успокоиться. Вставал, к чему-то прислушивался и снова ложился. В конце концов замерз и, открыв дверь, отправился в переднюю к Джи и Брыське. Они тоже не спали. Печка давно остыла, и в передней было немногим теплее, чем на крыльце. Джи стонал и время от времени зачем-то грохотал своим корытцем. Брыська забралась на стол, и в темноте ее глаза светились оттуда зеленым голодным блеском.

Когда Кулуар, повертевшись, устроился, к нему подошел окоченевший Джи и лег рядом. Кулуар хотел было зарычать, но потом передумал, и, согрев друг друга, они заснули.

Среди ночи затрещали кусты и из леса стремительно выбежал тур. Не останавливаясь, мимо засыпанного снегом бассейна, мимо душевого павильона он промчался к реке, и вслед за ним на лагерной площадке появились волки. Они гнались за туром, рассыпавшись лавой, и поэтому их легкие хищные тела замелькали сразу по всему лагерю, то отчетливо вырисовываясь на освещенных луной местах, то вдруг пропадая в тени построек или деревьев.

Тур не стал выбирать места для переправы и перемахнул через реку на незамерзшем участке. Волков тоже не остановило это препятствие. Часть стаи переправилась справа и слева по широким снежным мостам, часть — перескакивая с камня на камень там же, где тур; и скоро звуки погони стали затихать вдали. Но двое из стаи отстали. Первой была старая волчица, вторым — ее сын, молодой полуторагодовалый волк-переярок.

Волчица с разбегу прыгнула на обледеневший камень, но сорвалась. Место за камнем было довольно глубокое и быстрое, и ее сразу потащило под снежный мост. Напрягая все свои силы, она все же выбралась на берег. Ледяная вода стекала с нее ручьями. Волчица злобно оскалилась на подвернувшегося переярка, потом встряхнулась и собралась было уже бежать на поиски более удобной переправы, но вдруг насторожилась и принюхалась. Пахло человеческим жильем, псиной и… поросенком.

Неподалеку от домика волчица села. Сел и переярок. Вздрагивая всем телом, волчица ждала. Вот выйдет человек, и надо будет бежать. Но человек не выходил. Осмелев, она сделала еще несколько шагов и снова остановилась. В лагере было тихо. Под нахлобученными по самые окна тяжелыми снеговыми шапками, казалось, мирно спали все лагерные здания. Таинственно поблескивали стекла, нелюдимо сверкали в лунном свете пустынные снега над лесами. Но все-таки что-то угрожающее было в домике, откуда пахло поросенком…

Переярок не выдержал и тихо, как собака, заскулил. Волчица повернула к нему голову и щелкнула зубами.

Кулуар все это видел…

Он проснулся, почуяв приближение опасности, и вскочил. Глупый Джи недовольно хрюкнул. Брыська открыла глаза, но сидела на своем столе тихо, не двигаясь. Шерсть на загривке у Кулуара поднялась. Медленно он подошел к двери, приоткрыл ее и застыл на пороге дома. Мимо к реке пронесся тур. Но не в нем было дело. Вскоре исчезли и волки. Все стихло, и мускулы Кулуара на мгновение ослабли, но вот появилась волчица, и они снова напряглись. Он глухо и грозно, но очень тихо зарычал. Джи тревожно затопал копытцами за его спиной и затих. Кулуар видел, как волки сели на снег и, вытянув морды, стали принюхиваться. Он видел, как волчица повернулась к заскулившему переярку. Кулуар все это видел и сделал шаг вперед.

И вдруг, царапая когтями крыльцо, молча бросился на волчицу в смертельный бой — защищать то, что было поручено его охране.

* * *

Матвей Иванович добрался до больницы вечером, и к Плечко его не пустили. Дежурный врач терпеливо объяснил ему, что больным нужен покой и что же это будет такое, если посетители начнут ходить по ночам.

— Да ведь какая же ночь?.. — убеждал Матвей Иванович.

— Никакого порядка не будет… Да! — перебил его врач. — И на больных это сказывается отрицательно… Да! А это самое главное. — И он поднял кверху свой указательный палец. — Да!..

Матвею Ивановичу пришлось заночевать в районе, хотя он на это и не рассчитывал. К Плечко он попал только к одиннадцати часам утра, уже после врачебного обхода и завтрака. Варенье, икру и масло у него отобрали, сказав, что отдадут больному, когда разрешит врач.

С волчьей шкурой тоже дело было плохо. Суровая молодая сестра сказала, что это невиданно — чтобы в больницу приносили какие-то шкуры, которые представляют собой рассадник инфекции.

Вконец огорченный, подавленный строгими больничными порядками, Матвей Иванович надел на себя белоснежный халат, который невозможно было завязать, потому что завязки были сзади, и робко, стараясь не стучать тяжелыми лыжными ботинками, пошел в хирургическое отделение.

Плечко очень обрадовался. Похудевшее бледное лицо его порозовело и как-то даже засветилось.

— Эх, Матвей Иванович! Вот хорошо! На лыжах?

— От Светлой-то поляны на машине. Ну как? — спросил Матвей Иванович, пожимая слабую руку больного.