Синие горы

— Да ничего, теперь в порядке… Это очень хорошо, что ты пришел, — повторял Плечко. — Садись, садись. Возьми вон табуретку. Здесь, знаешь, хорошо, но строго. Лежи, не шевелись.

— Это точно, что строго, — заметил Матвей Иванович и поспешно встал, увидев, что в палату вошла сердитая сестра.

— Сидите, сидите, что вы! — ласково сказала она и улыбнулась. — Только больного не утомляйте.

— Ну, ну… — покачал головой Матвей Иванович,— никак ее подменили? — Он лукаво взглянул на Плечко, и тот сконфузился.

Из-за шкуры они поспорили. Плечко говорил, что раз Матвей Иванович убил волка, — значит, и шкура ему, но Матвей Иванович рассердился и спросил:

— А капкан кто ставил?

Согласились они на том, что следующая шкура будет Матвея Ивановича, а эта — Плечко. Дело ведь идет на поправку. Через неделю-другую Плечко будет в лагере и тогда капканов наставит…

Матвею Ивановичу посчастливилось. Как только он вышел из больницы, ему подвернулась попутная машина. Но все-таки в Светлую поляну он приехал только около четырех часов. Нечего было и думать попасть сегодня в лагерь. Это его тревожило… «Голодные там звери-то. Все, поди, вчера съели», — думал он.

На метеостанции заповедника, куда он зашел к старому приятелю, его расспрашивали о Плечко, о лавинах — снегу нынче очень много! — о волках, которые в этом году, право, обнаглели — на улицы по ночам забегают. Новый сотрудник, совсем молоденький паренек, Виктор все просился у начальника сходить с Матвеем Ивановичем на зимовку. Виктор никогда еще не был зимой так высоко в горах. Когда ему, наконец, разрешили, он побежал куда-то за широкими лыжами и застрял.

Матвей Иванович начал уже сердиться, как прибежал запыхавшийся Виктор; они встали на лыжи и пошли. Солнце садилось.

Дотемна Матвей Иванович решил пройти километров десять — пятнадцать, чтобы завтра быть в лагере пораньше. Дорога почти до самого Голубого ручья была без больших подъемов и не очень опасная — идти можно.

Виктор все время чувствовал, что он виноват в задержке, и пытался хоть чем-нибудь загладить свою вину. То он порывался топтать лыжню, но делал это с такой энергией, что быстро уставал, то храбро просил у Матвея Ивановича понести его рюкзак, битком набитый газетами.

— Ты не суетись, — говорил Матвей Иванович, — иди ровнее. Горы спешки не любят.

Подмораживало. Лыжи скользили по насту, не проваливаясь. Некоторое время путники шли молча, и тогда слышен был лишь характерный скрип лыжных палок: «вжиг, вжиг…» В наступающих сумерках нависавшие над долиной горы медленно теряли свои четкие очертания. Высоченные пихты все теснее обступали узкую дорогу. Она вилась по склону, забирая все выше и выше, и вдруг лес расступался, и далеко внизу, под обрывом, виднелись черные пятна быстрин, которые не смог сковать мороз и засыпать снегом.

Виктор останавливался, поднимал руку с висевшей на ней лыжной палкой и восхищенно говорил:

— Хорошо-то! А? — и, заглянув вниз, добавлял: — Туда только упади — конец! Верно?..

— Зачем же падать, — улыбался Матвей Иванович, — так пройдем. Не падая…

Когда они остановились на ночлег, у Виктора что-то никак не зажигался костер. Он встал, посмотрел вокруг и сказал:

— Отчего это, Матвей Иванович, когда луна всходит, как-то одиноко становится? Жутко. Отчего?

Матвей Иванович промолчал. «Что-то там в лагере?» — подумал он.

* * *

Волчица успела отскочить в сторону, и Кулуар оказался в невыгодном положении. Он резко затормозил, зарывшись лапами в снег, и в тот же миг оба волка бросились на него.

Переярок промахнулся, а волчица сбила Кулуара с ног, и, сцепившись, они покатились по снегу. Кулуару пришлось туго. Летела клочьями его густая шерсть, из раны около правого глаза текла кровь. В этой схватке не на жизнь, а на смерть все преимущества, казалось, были на стороне волков.

Но Кулуар был все-таки сильнее каждого из них в отдельности. Ему удалось подмять под себя волчицу, но в это время переярок вцепился ему в шею около лопатки. Кулуар, зарычав от боли, попытался сбросить волка, но не смог. Волчица воспользовалась секундной передышкой и уже было вывернулась из-под Кулуара, но на какое-то мгновение оставила незащищенным горло. Инстинктивно восприняв волчью повадку и забыв о переярке, Кулуар вонзил свои клыки в податливую глотку волчицы и сразу же ощутил во рту вкус крови. Волчица захрипела и задергалась всем телом. Ее задние лапы судорожно царапали брюхо Кулуара, но он лишь сильнее стиснул челюсти.

И вдруг Кулуар отпустил горло волчицы, с трудом поднялся и сделал несколько шагов в сторону, волоча за собой переярка. Туман застилал глаза Кулуара.

Собрав все свои силы, он яростно ринулся всем телом и, оставив в зубах переярка сорванную кожу, освободился. Из раны, стекая по шерсти на снег, хлынула кровь, но Кулуар не стал дожидаться нового нападения волка и сам двинулся вперед.