Синие ночи

Это контактное лицо — моя дочь.

Забери меня в землю.

Забери меня в землю спать вечным сном.

Мысленно к ней обращаюсь.

Я могу к ней мысленно обратиться, потому что по-прежнему ее вижу.

Привет, мамочки.

По-прежнему вижу, как она выдергивает сорняки на корте с потрескавшимся грунтовым покрытием на Франклин-авеню.

По-прежнему вижу, как сидит на голых паркетных досках, подпевая кассетнику.

Do you wanna dance. I wanna dance.

По-прежнему вижу стефанотис в ее косе, татуированную плюмерию, проступающую сквозь тюль. По-прежнему вижу ярко-красные подошвы туфель, когда она стоит на коленях перед алтарем. По-прежнему вижу, как она сидит рядом со мной в полутьме верхнего салона самолета авиакомпании «Пан Американ», совершающего регулярный рейс по маршруту Гонолулу — Лос-Анджелес, и придумывает неожиданные повороты в судьбе оставленного в гостинице плюшевого зайца.

Я знаю, что прикоснуться к ней невозможно.

Знаю, что если попробовать, если взять за руку, если положить ее голову себе на плечо, если затянуть колыбельную про зайку на завалинке, как тогда, в верхнем салоне самолета авиакомпании «Пан Американ», мчавшего нас из Гонолулу в Лос-Анджелес, она тут же исчезнет.

Испарится.

Превратится в прах, как в той строке Китса, что когда-то так ее поразила.

Растает, как тают синие ночи; угаснет, как угасает яркость.

Сольется с тьмой.

Я собственноручно поместила урну с ее прахом в углубление в стене.

На моих глазах ровно в шесть заперли двери собора.

Я полностью отдаю себе отчет в том, что со мной происходит.

Знаю, каково это — быть беспомощной, знаю, каково это — жить в страхе.

В страхе не за то, что утрачено.

Утраченное — в стене.

Утраченное — за запертыми дверями.

В страхе предстоящих потерь.

Вам, может быть, кажется, что терять мне больше нечего.

Но пока нет такого дня в ее жизни, в котором я не сумела бы ее воплотить.

Переводчик благодарит Линн Виссон, Наталью Панушкину и Янину Костричкину за помощь в работе над текстом.