Синий аметист

— Здесь, кажется, немного прохладнее, — произнесла девушка.

Молча указала ему на стул, а себе пододвинула табуретку. Потом, явно желая выиграть время, чтобы оправиться от неожиданности, подошла к буфету из эбенового дерева и взяла оттуда две тарелки с фруктами и сладким пирогом. Она избегала встречаться с ним взглядом, но во всем ее поведении чувствовалось радостное смущение.

— Не знаю, не напугал ли я вас позавчера… — начал Грозев, не сводя с нее глаз.

София серьезно и испытующе посмотрела на него.

— Если это было вашей целью, — пожала она плечами, — вы ее не достигли.

— Нет, — Грозев покачал головой, — единственной моей целью была та, ради которой я пришел. Не было иной возможности, и я просто подчинился своей интуиции и логике.

Отрезав кусочек пирога, она положила его на тарелочку, придвинула к нему.

— Попробуйте, пожалуйста…

Затем подняла взгляд и, задержав его на лице Грозева, спросила:

— И что же подсказали вам логика и ваша интуиция?

— Логика подсказала мне, — он взял в руку тарелочку, — что если человек помогал борьбе за свободу чужого народа, он не может остаться безучастным к борьбе своего народа…

Что-то дрогнуло в лице девушки. Она медленно отвела взгляд.

— А интуиция, — продолжал Грозев, — говорит мне, что вы — человек, к которому я могу обратиться.

— И интуиция никогда вас не обманывает?

— Очень редко. В своей жизни я часто доверялся ей…

София смотрела на камин.

— Вы сейчас сказали, — начала она, не отводя глаз от потемневших кирпичей камина, — что я помогла борьбе босняков за свободу. Это неверно. По сути дела, я ничего такого не совершила. И вряд ли смогу совершить что-нибудь во имя свободы людей. Единственное, что я тогда сделала, — это дала деньги для несчастных голодающих…

И, помолчав, добавила:

— Но я бы хотела сделать для людей что-то хорошее, благородное…

Ей потребовалось усилие, чтобы произнести эти слова. Но произнеся их, она посмотрела на него уже смело. Щеки ее горели.

София была в будничном платье с белым воротничком, который в наступающих сумерках красиво оттенял ее лицо. Она казалась взволнованной, исполненной несколько детской, но твердой решимости.

Грозев встал. Что меняет людей? Наше представление о них? Или же жизнь незаметно оставляет свои следы в каждом из нас? Он сделал несколько шагов. София тоже встала.

— Я уезжаю, — сказал Грозев, — и потому решил зайти к вам, чтобы попрощаться и поблагодарить вас…

— Вы покидаете Пловдив? — Девушка удивленно взглянула на него.

— На некоторое время… Надеюсь вернуться сюда снова.

На лице ее появился румянец.

— Желаю вам счастливого пути… Я тоже благодарю вас… И прошу меня извинить, что я вела себя…

София умолкла, не в силах скрыть волнения.

Грозев сделал к ней шаг. Лицо ее было совсем близко. Его рука коснулась руки девушки, ее пальцы доверчиво ответили на его пожатие.

София прислонилась спиной к камину, будто искала себе опору, и тихо произнесла:

— Идите… Прошу вас…

Грозев отпустил ее руку:

— Спокойной ночи!..

Потом повернулся и стал спускаться по лестнице. София сделала несколько шагов, остановилась и вдруг неожиданно для себя воскликнула:

— Борис!..

Грозев обернулся. Было темно, но силуэт ее отчетливо выделялся на фоне лестницы.

— Я приду, как только вернусь… Благодарю вас… Спокойной ночи!..

Грозев вышел на улицу и направился к Марице. Лицо его пылало. Вместе с темнотой на город опускалась ночная прохлада.

На другом берегу Марицы бивачные костры то ярко вспыхивали, то угасали, и к душевному смятению, которое испытывал Грозев, прибавились неясные, тревожные мысли, не дававшие ему покоя все последние дни.

У фонаря напротив кафедрального собора Грозев посмотрел на часы. Надо было поторопиться, чтобы не опоздать на последнюю встречу на постоялом дворе Тырнева.

15

На следующее утро Борис встал рано. Собрал свои немногочисленные вещи, уложил в саквояж и оглядел комнату. Он не был уверен, вернется ли сюда снова, и поэтому тщательно проверил все ящики комода и все полки. Ему пришло в голову, что неплохо бы зайти к Димитру Джумалиеву, но в последнее время старик еще больше чурался людей, еще глубже замкнулся в себе, и Грозев решил, что разумнее к нему не заходить.

Наталия Джумалиева была в гостиной. Дверь в комнату Жейны была открыта, и Борис впервые за две недели увидел девушку — бледную, как полотно, в полумраке постели.

Он поздоровался с ней. Несмотря на предчувствие, что он покидает этот дом навсегда, Борис внешне продолжал держаться спокойно и безразлично.

— Вероятно, сегодня я уеду на пару дней в Одрин и Константинополь, — обратился он к Наталии. — Если на мое имя придет какая-нибудь корреспонденция, будьте добры — перешлите ее Христо Тырневу на его постоялый двор на пазарджикском шоссе!

Наталия встала.

— Как вы поедете в такое неспокойное время? — озабоченно посмотрела она на него.

— Что поделаешь — служба! — пожал плечами Грозев. — Приходится ездить…

— Приготовить вам чего-нибудь на дорогу? И на постоялых дворах, и в гостиницах не пробьетесь из-за военных…

— Не беспокойтесь, ничего не надо… — ответил Грозев. — На вокзале всегда можно перекусить…