Синий билет

Я представляла себе, как Марисоль ведет прием в мятно-зеленом кабинете, взвешивает женщин и громко наговаривает результаты на диктофон. Марисоль обследует пациенток, словно их мозг можно положить на руку и читать как книгу. Марисоль звонит в нужную инстанцию, изящно набирая номер, и без лишней суеты сообщает новости. И все это время у нее на шее висит медальон с синим билетом, и она отдает себе отчет в том, что это вовсе не то, чего она хочет в жизни, и что ей в самом начале надо было заглянуть в себя и понять свою природу, раз даже врачи не способны видеть всего. Я задумывалась, как она воспринимала отношения между материей и сознанием, как понимала принцип их взаимодействия. Но даже она пошла наперекор лотерее, полюбив кого-то, – и это стало ее поражением, хотя в самой этой мысли можно было найти утешение, а как же иначе?

Я думала о ней все чаще и чаще. И о своей прежней жизни тоже. Друг моего отца возник темным силуэтом в дверях моей комнаты, а я притворилась спящей. Те мальчишки на дороге. Потом вспоминала, как барахталась в куче прелых листьев, перемешанных с землей. Как я убеждала себя, что то, чего я боюсь, совсем не страшно. Что мне мало повредит то, на что я оказалась способна. Близость чужих рук у моего лица. Кровь на ляжках и мысль: ну что ты наделала… Вещи, о которых я не очень хотела рассказывать доктору А. Вещи, которые, как мне казалось, послужат для него лишним подтверждением того, кто я такая, и тогда он сможет найти точный термин и выявить причину моей непригодности.

На меня давила масса воздуха, но тем не менее я парила. Я ждала, когда ко мне вернутся остальные. Они сидели среди деревьев, скрестив ноги, и делились своими исповедями. В ожидании отпущения грехов – другого способа не было. А я сидела в высокой траве в саду или лежала на матрасе, который делила ночами с Марисоль, и засыпала, резко вскакивая, разбуженная каким-нибудь шумом. Проснувшись, я несколько минут лежала без движения, вслушиваясь в звуки за стеной хижины, которые могли бы сигнализировать о приближении врага, но до моего слуха доносился лишь шорох листвы да птичий гомон над крышей.

17

Все время я ощущала нервозность, меня снова охватила легкая лихорадка. Как-то утром я проснулась очень рано и пошла прогуляться в лес, но Валери встала еще раньше меня и уже сидела на траве.

– Я пойду с тобой, – заявила она прежде, чем я успела придумать какое-то возражение. – Нам не стоит ходить по лесу в одиночку.

Дождик моросил по траве и листве, намочив нам волосы, но мы не обращали на это внимания.

Мы шли, и я размышляла о ребенке, о том, что он чувствует и видит, какие странные сны возникают у него в головке, похожи ли эти сны, растворенные и отфильтрованные в моей крови, на мои. В серых утренних сумерках высящиеся вокруг меня деревья казались то красивыми, то грозными. Валери что-то напевала себе под нос. Было так странно оказаться наедине с ней в лесу. Я видела изгиб ее шеи. Ее кожа, даже под синяками, была очень гладкая. Она не выглядела слишком непохожей от меня. Возможно, мы бы смогли обменяться личностями, выйти из лесу и зажить жизнями, которых себе желали. Границы между нами, воздвигнутые нашей плотью, казались проницаемыми.

Отогнув ветки в сторону, я вышла на поляну. Солнце поднималось все выше, я ощущала на лице первые оплеухи дневной жары. Я вдруг вспомнила, что уже середина лета, что я созреваю, двигаюсь к поре плодоношения или гниения. Ребенок зашевелился. Я остановилась и похлопала себя по животу, пытаясь его там успокоить.

– Можно мне потрогать? – попросила Валери, кивая на мой живот, и я задрала для нее футболку. Она приложила ладонь к моей коже.

– Ой, это ужасно! – воскликнула она и захихикала. Ее веселье перекинулось и на меня. Вдруг и мне показалось невероятно забавным, что внутри меня копошится живое существо. Но и ужасным тоже. Ее лицо приобрело скорбное выражение.

– Не пойму я, почему ты готова согласиться, чтобы твое тело больше тебе не принадлежало. Это же очень опасно. Тебе же сильно повезло, что тебя не выбрали.

– Почему-то я не чувствую, что мне повезло, – возразила я.

– Еще как повезло! – Она отдернула руку от моего живота.

– А ты бы снова так сделала? – спросила я.

Мое сердце сильно забилось, словно я отказывалась услышать ее ответ, но в то же время мне очень хотелось, чтобы она ответила, мне хотелось, чтобы она произнесла то, что нельзя произносить, захотелось заполнить чем-то пространство леса, пустоту между нами.

– Да, – ответила она. – Вне всякого сомнения.

– Но тебе же не обязательно рожать, – сказала я.

Белобилетницы существовали словно в другом измерении, даже если я проходила мимо них на улице, даже если мы встречались взглядами или случайно касались друг друга руками в магазинах, барах или кафе.

– Обязательно, – вздохнула она. – Все же этого ждут. Врачи. Мужья. А я не хочу детей. Я бы скорее умерла. Это худшее, что ты можешь с собой сделать.