Синий дым

Вот арок стрельчатых легчайший взлёт.
И лепится под черепицей город.
История медлительно течёт
У каменного корабля — Собора.

…Бьёт мерно молоток, крошит резцом,

И трудится с искусством и любовью
Простой, упорный в малом и большом,
Безвестный каменщик Средневековья.

В суровой бедности он жизнь влачит,

Он дышит едкой известью и пылью,
Не чувствует — и мы не отличим —
За огрубелыми плечами крылья.

А, высунув язык, на мир глядит

Холодное и злое изваянье,
Которое подтачивает, тлит
Любовью созидаемое знанье.

Но вопреки ему, и вопреки всему,

На шаткие леса упрямый мастер
Взойдёт, чтоб воплотить, чрез ночь и тьму,
Земное человеческое счастье.

«На ярко-красном полотне заката…»

На ярко-красном полотне заката
Огромный лебедь, чёрный и крылатый.
На утрамбованной площадке дети…
И мы с тобой играли в игры эти.

И мы… но, Боже мой, летят столетья,

Тысячелетья и милльоны лет!
И вот опять усталость и рассвет,
И на закате — чёрной тушью — ветви…

Послушайте, ведь в тридцать с лишним лет

Нас по-иному греет жизни свет.
И ты, мой друг, к таким же дням придёшь —
Печаль существования поймёшь.

«И вот ещё, ещё одна строка…»

И вот ещё, ещё одна строка,
За ней идут придуманные строчки.
И три спасительные ставит точки
Неудовлетворённая рука.

Уйти, забыть, рассеять колдовство,

Но и немыслимо освобожденье.
Так напряжённо жить, в таком смятенье,
Так мучиться, не сделав ничего!

1933, Париж, «Числа».

ПАМЯТЬ

1. «Нас тешит память — возвращая снова…»

Нас тешит память — возвращая снова,
Далёкий друг, далёкие года.
И книжки со стихами Гумилёва,
Мной для тебя раскрытые тогда.

И (помнишь ли?) далёкие прогулки,

Наивно-деревенскую луну,
Ночной экспресс, сияющий и гулкий, —
Ворвавшийся в ночную тишину.

Ты помнишь ли? — (банальные вопросы!)

Но сердце грустно отвечает: «да»!
Следя за синей струйкой папиросы,
Тебя я возвращаю без труда.

И в суете подчёркнуто вокзальной —

(Ты тоже помнишь небольшой вокзал).
Сияют мне уже звездою дальней
Лукавые и синие глаза.

2. «Чем сердце жило? Было чем согрето?..»