Синий дым

Я проиграл жизнь.
Я воевал когда-то,
Но не зарезал никого
И не казнил.
В роду прапрадеда и деда — все солдаты.
Отец — отменно воевал
И ревностно служил.

Как билось сердце мальчика-кадета,

Переполнялось гордостью к отцу,
Когда драгуны в касках и колетах
Галопом проносились по плацу.

«Марш-марш!» и батарея номерная

Густую пыль вздымала на ветру,
И «справа по местам» прислуга боевая
За пушками скакала на смотру.

Как снова билось сердце при известье:

Россия вновь идёт войной.
И на груди отцовской белый крестик,
Темляк георгиевский на шашке золотой.

Как билось сердце после сорока,

Во Франции, когда война настала.
И тайная подпольная строка
О позывных советских сообщала.

Сквозь слёзы взрослые, тоску и радость,

В квартире ночью лампы потушив,
Прикрывши плотно ставни, слушали в тиши
«Информбюро» о славе Сталинграда.

Полвека тяжелел уставший стан,

А сердце плавилось восторгом неизменным,
Когда в кино мне даровал экран
На Красной площади парад военный…

И вот пришло теперь, совсем под старость,

Иное виденье людских путей.
Мысль о войне
Меня приводит в ярость,
Проклятье и презренье ей!

Картины разрушенья и огня,

Детей разорванных и тленных,
И матерей безумные глаза…
Двусмысленная ложь — «военная гроза»…

Друзья мои, теперь на фильм военный,

Друзья мои!
Не надо звать меня.

1970, больница

«В набухшем небе тусклые повисли…»

В набухшем небе тусклые повисли
Миры над городом, над мглой ложбин.
Крылатые, как эти мыши, мысли,
Душа, всколыхнутая до глубин.

Мир символов и тех соприкасаний,

В которых узнаёт себя душа,
И вот, прощённые последним целованьем,
В «не знаю» прежнее уходим не спеша.

Пусть нежность вся, и всё моё хотенье,

Что для тебя, как мёд пчела, скопил,
Подвержено спасительному тленью,
Как и мильоны жизней всех светил.

Но разве Дух, познавший полноту

Высокого и подлинного счастья,
Не встретит за земным пределом ту,
Кто здесь была и Радостью и Страстью?

1927, «Звено», Париж

«Поговорим вполголоса о жизни…»

Поговорим вполголоса о жизни.
Твоя рука лежит в моей руке.
Мы граждане не найденной Отчизны,
Которая нигде и вдалеке.

Да, да, конечно, надо жить и строить,

Бороться, верить, жертвовать собой.
Да, да, не только надо, но и стоит.
Но как же с грустью совладать такой!

Ведь самый верный друг тебя забудет.

Любимая предаст тебя с другим.
Из века в век — так было, есть и будет.
И что ж? — сознаемся, договорим.

И ты предашь вернейшую подругу.

И вот в какой-то день, в какой-то час,
Как тетива, натянутая туго,
Вдруг сердце обрывается у нас.

1938, «Русские записки», Париж.

«Пытайся одиночество в пути…» [33]