Синий дым

От загара и от ветра бурый,
Над волнами ты имеешь власть.
Днём работаешь — толково, хмуро
Чинишь ты разорванную снасть.

Ну, и я, старик, тружусь до пота
Под немолчный и глухой прибой.
Ты смеёшься над моей работой
И качаешь белой головой.

О тебе я думаю: счастливец.
Ты в мой труд не веришь — блажь и ложь.
Думаешь: «бездельник и ленивец»,
Помогать тебе к сетям зовёшь.

А когда угаснет день несносный,
Труд дневной и мы доволочим,
Приходи на дальние утёсы —
Посидим, покурим, помолчим.

1933.

«Это было в сентябре, на хуторе…»

Это было в сентябре, на хуторе.
(Боже мой, какие были дни!)
Ты возилась с глиняною утварью,
Были мы на хуторе одни.

В тёплый полдень шли тропинкой узкою.
Огородами мы шли к пруду.
И стояла осень — южно-русская.
Это — в девятнадцатом году.

Были мы тогда ещё беспечные —
Даже улыбалась ты во сне.
Близкое, родное, человечное
В осени. Звериное — в весне.

И я помню, в странном просветлении
Обернулась и сказала ты:
«Господи! Как я люблю осенние
Грубые, деревенские цветы».

«Нам трудно жить с растерянным сознаньем…»

В.Мамченко[8]

Нам трудно жить с растерянным сознаньем.
Нам трудно жить без настоящих дел.
Быть может, одиночества удел
Судьбой дарован нам, как испытанье.

Мы изменить не в силах ничего.
И может быть, и изменять не нужно.
Не утешает ровно никого
И наша утешительная дружба.

И с каждым днём, и с каждым новым годом
Теряем тех, с кем было по пути.
А нашу вынужденную свободу
Всё безотрадней, всё трудней нести.

С отчаяньем, иронией, сомненьем,
Друг дорогой, почти не стоит жить.
Почти угадываем, в чём спасенье,
Но нет ни сил, ни мужества любить.

1935.

«Подозреваешь зависть. Нет, не это…»

Подозреваешь зависть. Нет, не это.
Пригодна зависть жалкому рабу.
Нет, низким чувством сердце не задето.
Не тем живёт. Освобожусь в гробу

От гнева и от отвращенья.
Ведь знали мы иное бытиё:
Предельной мерою самозабвенья
Мы мерили достоинство своё.

…И для того ль отбрасывал забрало
Средневековый рыцарь на коне,
Мой предок шпагу обнажал в огне,
Как дворянину честному пристало.

И для того ль казнилась беспощадно
Неудовлетворённая душа,
Чтоб лавочник расчётливый и жадный
Такую жизнь снижал до барыша…

1935.

«Что же делать? — в общем, это так…»

Что же делать? — в общем, это так.
Мы стареем. Жизнь проходит мимо.
Побеждает жизнь любой дурак,
А для нас, вдвоём, неодолима.

Это значит… значит, милый друг,
Что уже не за горами вечер.
Значит, кроме загрубелых рук,
В этой жизни хвастаться мне нечем.

Боже мой, зато какую грусть
Мы проносим, всё ей озаряя…
Может быть, — печалясь, — наизусть
Кто-нибудь её и повторяет.

1935.

«Меня ещё удерживает что-то…»