Синий кадиллак

…Разве любовь требует от человека каких-то усилий души? Нет, ничего такого не требуется. Вот если не любишь, тогда рассуждаешь, взвешиваешь, оцениваешь… а если любишь – ничего такого не надо. Просто достаточно думать, что тебя также любят, как ты. Любовь- это естественное, очень человеку нужное и правильное чувство – оно нужно ему также, как вообще всё на земле. Без любви всё голо, а с любовью – цветёт, пахнет, переливается…, – Мила помешивала ложечкой в чашке с кофе. Важно только, чтобы тебя тоже любили. А без этого… -Мила задумалась, – ну, если не смерть, то пустота. Просто пустота в душе. Эмоциональный вакуум. Вроде и не хлопотно, и не переживаешь, а в то же время и не живёшь полной жизнью. Рассматриваешь, будто в лупу каждый пустяк, сердишься по мелочам, других обвиняешь. Кажется, что этот тебе что-то плохое сказал, тот в твою сторону не так посмотрел. А когда любишь – на такие вещи просто внимания не обращаешь. Делаешь, конечно, что нужно, а если кто-то недоволен, да пошли они все куда подальше! Для тебя это не главное, ведь у тебя есть твоя любовь.

У неё-то как раз любовь была. Повезло, хоть ненадолго. Мила теперь знает, что это такое. Полная душа счастья – от заката до рассвета. От того мига когда засыпаешь и думаешь о нём, и до пробуждения, когда опять же о нём и думаешь. Наверное, когда-нибудь всё равно это счастье заканчивается. Не могут же все, кто когда-нибудь женился или выходил замуж быть счастливы до самой смерти. Лично она бы, как ей кажется, как раз бы и смогла, но… Нет, никому она не желает такое пережить.

Вокруг неё тогда как бы образовался заговор молчания. Вроде ничего плохого явно не происходило, и в то же время она точно чувствовала, что что-то не так. В каких-то мелочах, о которых даже странно кому-то сказать, особенно вдруг почему-то сестре. По чуть косящим в сторону взглядам, по еле уловимым замечаниям матери. По странному молчанию, которое воцарялось, когда она входила в комнату, когда там разговаривали мать и отец. По чуть слышным смешкам, значения которых она не понимала. По улыбкам и словам, которые предназначались не ей, а как бы через её голову непонятно кому. Пока она, наконец, не поняла, пока до неё не дошло, ради кого все эти недомолвки, смешки и улыбки. И тогда она ужаснулась собственной догадке, утонула в чувстве растерянности и последней дурацкой надежды – не может быть! Этого просто не может быть – ей всё показалось, расшалились нервы, разыгралось воображение, и, наконец, отец и мать – ведь они молчат… Вот зачем только они значительно переглядываются и отворачивают лица, когда ты смотришь на них с мольбой о защите. Почему это Милена за общим столом наливает Толе чай, а мать протягивает ей вазочку с вареньем, чтобы угостила дорогого гостя? А когда жених, её, Людмилин между прочим жених, собирается уходить, почему вопросительным взглядом спрашивает он не ёё, невесту, а будущую тёщу, пойдёт ли Милена вместе с ней, Людмилой, его провожать до соседней улицы? Да, конечно, пойдёт. Чтобы и Людке было не страшно потом домой одной возвращаться. И идут они провожать вместе не несколько шагов, как собирались, а почти до самой станции, потому что у Миленочки разболелась голова и ей необходимо проветриться.

–Проветривайся на балконе! – на это предложение целых две пары возмущённых глаз – и сестрички, и Анатолия. И её вопрос – с унизительным заглядыванием в глаза, с тайным пониманием, что уже что-то такое случилось, что невозможно исправить:

–Толечка, у нас ведь всё в порядке? Правда?

И ответ – уклончивый, с лёгким смешком, неискренний, но и такой, что не придерёшься:

–Что подразумевать под порядком? Если то, что мы через неделю пойдём с тобой в ЗАГС, то, безусловно, всё в порядке.

Может быть, они бы и пошли в ЗАГС, но вмешалась мать. Завела её, держа за руку, в полутёмную спаленку, заваленную свадебными коробками, где на стене на плечиках таинственно светилось её белоснежное платье.

–Людка, несчастья тебе не хочу. Поэтому говорю тебе прямо – отступись.

Будто сейчас раздались в ушах материны слова, похолодело на сердце.

–От чего отступись, мама? – И будто почуяла, выгадала ответ. И ужаснулась ему, и запротестовала, забилась.

–Нет, ни за что! Не отступлюсь, не отдам! Толя мой! Он меня полюбил, мы заявление подали, у нас свадьба на носу, а вы тут…! – И заревела по-бабьи в голос.

Мать посидела молча рядом с ней на кровати, посопела.

–Не спорь со мной, Людка. Отступись. Уступи. Беременна Миленка от твоего Толички. Сама она мне вчера сказала. И его в известность поставила. Лучше Людка будет и для тебя, и для неё, и для всех, чтобы не было у вас с Толей свадьбы.

Ухнуло всё куда-то и завертелось.

–Это неправда! – И в то же время какое-то тупое, топорное осознание наступило, что – правда. Ох, гадина! Когда же она успела!? Ведь приехала из университета своего всего-то ничего…