Синий кит

София не думала никуда уходить, она стояла перед ним, одетая в свитер с лосями, сжимала коробку со шкатулкой, и пыталась понять, что произошло, пока она была на свидании с Сергеем.

— Я продал всю крипту, я потерял половину своих денег, но я не мог больше ждать. Не мог ставить под удар нашу семью, понимаешь меня, Софа?

Был в нем какой-то неестественный надрыв, он говорил как по-заученному, изо рта доносился стойкий запах хмеля — неужели он мог быть собой только тогда, когда забывался в пиве или чем-то большем? Осознание того, что он пьян, вернуло ей чувство превосходства перед ним.

— А почему мамы нет дома?

— Софочка, — ее слух снова резануло, — если бы ты знала, какая гадкая вещь любовь, если бы ты только знала…

Он выкинул непотушенный окурок в форточку, из которой шел белый пар.

— Мама, не будет теперь жить с нами. У нее появилась другая семья.

Услышь она это накануне Нового года, она бы не поверила своим ушам, стала бы тотчас звонить маме на сотовый, упрашивала бы ее вернуться домой. Но теперь она была почти не удивлена, а если удивлена, то скорее собой, тем, что просмотрела крушение собственной семьи, а не тем, что оно вообще произошло. Но, может быть, теперь, когда она умрет и воскреснет, так будет правильнее: отец останется один на один со своим неразумием, Павел Игоревич поселится в новой семье, а мама, наконец, избавится от надоевшей ей дочери, которая толком не умела жить и толком не смогла умереть.

София сказала причитающиеся слова о том, что всё образуется, и оставила отца в одиночестве на кухне, потушив по его просьбе свет. Уходя, она обратила внимание на сверкающее морозом окно, на плешивую голову, застывшую во тьме, и белесый воздух, витавший над ней. Ей стало больно от несправедливости к собственному отцу, потому что она не смогла его утешить, приняла уход матери как должное, и вообще, что она за чудовище, раз самые близкие ей люди стали такими далеко-неродными? Может быть, если Абра окажется шарлатаном, будет правильно, если она умрет окончательно — без всякого воскресения? Тогда и тени не останется от нее, и необходимости искать озеро, которое соединит ее — маленькую девочку, не имеющую сердца, не любившую никого девственницу, — с правдой о самой себе, с признанием своей бесчувственности и черствости, неумением не столько сочувствовать, сколько нежеланием тратить на сочувствие свою душу.

Стянув юбку, лежа на постели, она гладит черную шкатулку и читает сообщения от Волобуевой: «Я просто не вдупляю, что показали анализы. Я такого нервяка словила, Софа, что просто туши свет. Никогда не занимайся сексом под колесами. Никогда. Иначе выйдет такая рыдальня, что поседеешь, или хуже того — залетишь. А ты? Чд? Встречалась с Серегой?». София оставляет ее сообщения без ответа. Вдруг Абра появляется в сети, набухают синие многоточия.

— Привет, София. Как ощущения?

— Ничего. А разве что-то поменялось с днем?

— Нет. И не поменяется, обратного пути нет, я просто думал, что ты мне хочешь что-нибудь сказать.

— О чем?

— О своей семье.

— Ничего.

— Твое право. Сегодня у тебя будет особенное задание. Ты должна придумать способ смерти, просто обозначить его словами, и, как водится, — загадать последнее желание. К нашему времени — к 4:20. Занятие не из приятных. Но ты знаешь, как поступить…

София подносит к лицу небольшое зеркальце, обклеенное с задней стороны синими китами, всматривается в него, убирает русые волосы со лба, пытается понять, красива ли она, и что такое красота: разве не производная от юности? Ее никто не любит, хотя она лежит здесь — в детском свитере, в нижнем белье — готовая к любви, призывающая любовь, но все, кто к ней хоть что-то испытывают, слабы — как ее отец или Сергей. Задумавшись, она оттягивает резинку с тазовой кости, прислушивается к звуку ее соударения с плотью и начинает набирать сообщение:

— Абра, я отвечу сейчас. За путями по дороге в Раздольную есть старая водонапорная башня, она достаточно высокая, и там почти не бывает людей. Мне кажется, высоты в ней будет достаточно, но… это не главное. Я хочу увидеть тебя перед тем, как спрыгну. Увидеть вживую. И сказать тебе, что я хотела сказать последний месяц. Лично. Это ничего не изменит. Но… пожалуйста, будь там.

Она испугалась написанного — не столько поспешности выбранной смерти, сколько неожиданности последнего желания. Абра набирал ответ в течение двух минут, но, когда пришло сообщение, в нем оказалось всего одно слово:

— Хорошо.