Эта епифания могла оборвать полет орла, слетевшего с диких хребтов Оскос, чтобы опуститься на скалистые кантабрийские берега[42]
в Рибадео, ибо он чуть было не рухнул вниз и тогда уже никогда не подняться ему больше на протяжении всей своей жизни; но она, напротив, лишь укрепила его. Он еще раз сжал, хотя и не слишком сильно, ладонь, дабы удостовериться в достигнутом, глядя парню прямо в глаза.— Ну так что, да? — спросил он его, не проявляя излишней жестокости, но весьма твердо и решительно, не оставляя ни малейшего сомнения в своих намерениях.
Бернардо опустил взгляд лишь для того, чтобы быстро взмахнуть веками и продолжать мягко смотреть в глаза Антонио. Они были на равных, и, поняв это, он успокоился.
— Да! — ответил он с некоторым вызовом, подразумевавшим, что это могло быть и так, и этак.
Тогда Антонио постепенно стал ослаблять хватку, пока полностью не разжал ладонь и не убрал руку от паха своего нового, как он полагал, укрощенного друга, который уже никогда не станет его хозяином, даже если ранее на какое-то мгновение и полагал, что запросто сможет быть им.
— Расскажешь мне об этом в другой раз.
У Бернардо слова снова застряли в горле; казалось, единственное, на что он был способен, так это быстро и изящно покашливать. Он хотел сказать Антонио: «Не рассказывай никому… о том, что только что со мной произошло», но в это время фонтан воды, взметнувшийся где-то там, вдалеке, на морской поверхности, поборол его нерешительность, потребовав от него внимания и вернув ему дар слова.
— Смотри, смотри, Антонио, там, там… — прокричал он наконец, указывая в сторону моря.
Кит-горбач вынырнул, высунув из воды свою огромную голову, а еще два неспешно плыли неподалеку; спина одного из них вздымалась над водой, выгибаясь ближе к хвосту горбом, что показывался на поверхности до того, как хвостовой плавник указывал, что животное вновь уходит под воду; другой же испускал небольшой фонтан.
Потом уже более спокойным тоном, глядя, как Антонио ошеломленно следит за медленным передвижением хозяев морей, он произнес:
— Это разновидность
Антонио не знал.
— А ты откуда знаешь? — спросил он в изумлении.
— Их здесь много. Синий кит,
Видя, что Антонио молчит, Бернардо почувствовал себя увереннее и продолжал уже без колебаний:
— А вот сейвалы, когда плывут, поднимают над водой голову, и их спина изгибается в такт движениям, как и у синего кита, но в отличие от того они не высовывают хвоста. Кашалот поднимает и голову, и хвост, как горбач, но фонтан он выпускает вперед, а не вверх. Перепутать нельзя. К тому же у него прямоугольная голова.
— Ты много знаешь. — Антонио сделал вид, что это его удивляет.
На самом же деле по-настоящему его удивляло медленное движение китов, далеких мясных громад, о которых он столько слышал и вот теперь наконец увидел.
— И что, можно увидеть кашалотов, скажи, можно увидеть кашалотов? — настаивал он, и на этот раз Бернардо уже не молчал.
— Я же уже сказал, их здесь много.
Антонио слышал, что за ними специально охотились китобойцы, например из Коркубиона[43]
, добывавшие из них спермацет, серую амбру, а также жир, что приносило баснословную прибыль.— Плохо, что их убивают, чтобы получить спермацет, белое маслянистое вещество, которое находится у них между дыхательными путями в голове и которое затвердевает, когда они умирают, поэтому его приходится много раз кипятить, чтобы снова расплавить и освободить от примесей, если его хотят использовать для производства свечей, хотя, по-видимому, он используется и аптекарями.
Это были большие деньги, и они плавали совсем рядом. Именно в море крылось решение многих заботивших его проблем. Пока Бернардо предавался монотонным рассуждениям, Антонио схватывал лишь те сведения, что следовало сохранить в памяти, или же те, что дополняли данные, которыми он уже располагал. Серая амбра использовалась в парфюмерии, и ее стоимость достигала невероятных цифр. Ничто из кашалота, этого морского борова, не пропадало даром.
— Ты мне должен показать их, когда они появятся, — завершил Антонио их первую беседу у океана, этой бездонной тайны.