Синий конверт, или Немцы разные бывают

— Обижал сильно?

Она помолчала, опустив голову, потом посмотрела каждому из них в глаза по очереди и сказала:

— Не обижал. Совсем. Потому и …, — она не поднимала головы.

Мужчины переглянулись. Они не ждали такого ответа. Но и не очень ему удивились, они знали жизнь, всю ее непредсказуемость. Они знали, что иной раз доброе слово невольнику может стать для него слаще глотка свободы. Они помолчали.

— А фрау эта? Как к тебе относилась?

— По-разному.

— Била?

— Нет, меня не била. Сначала только, по щекам.

— Смотри, какая честная дивчина, — поразились мужчины, снова посмотрев друг на друга и покачав в раздумье головами.

— Вот что, дочка, — сказал комроты, бывший до войны учителем, — твоё положение пока малозаметное. Не будем нигде о нем поминать, и ты держи рот на замке и здесь, и дома, когда доберёшься. Дома придумаешь, что сказать, ты ведь, похоже, только осенью разрешишься.

Василий Степанович согласно покивал головой.

В это время во двор въехала машина с офицерами, бургомистром и Гертрудой. Командиры поспешили ей навстречу.

Комроты, доложившись по форме, отозвал офицера в сторонку и кратно, но ёмко, изложил ему события сегодняшнего дня в этой усадьбе. В заключение сказал:

— Вы привезли эту фрау, не знаю, что она наговорила, но ради этой несчастной девчонки раздувать это дело было бы нежелательно. Она к ней претензий не имеет, просто хочет уйти от неё и вернуться домой. Никто пока не знает, что она понесла от немца. Так, и знать никому не надо. Представьте себе, каково ей будет в России, в Смоленске, где фашисты столько натворили. Пусть родит и воспитает советского ленинского пионера и комсомольца.

Офицер был из кадровых старшин, за годы войны поднялся до полковника и теперь был комендантом этого района. Его крепко задели слова Гертруды о «русских свиньях». Спускать ей он не собирался.

— Ничего она мне не сказала, фрау эта, — ни слова. Молчит, как немая. Пойдём, поговорю с девчонкой, — буркнул полковник и направился к Полине.

Тем временем, ее снова окружили солдаты, среди которых оказался смоленский парень. Деревни Заикино он не знал, но хорошо помнил здание ФЗУ, где Полина собиралась стать счетоводом. Они только начали радостно обмениваться воспоминаниями, как старшина приказал солдатам разойтись.

Полковник сел напротив девушки. Долго, молча и серьёзно смотрел на неё. Его семья дважды попадала под немецкие авиационные бомбёжки эвакуационных поездов. Жена погибла, прикрывая своим телом детей. Он до сих пор не знал о судьбе своих родителей — стариков, оказавшихся на оккупированной захватчиками территории. И ненависть его к немцам не угасала.

Полина то поднимала, то опускала глаза. Она не знала, чего ждать от этого офицера с большими звёздами и суровым взглядом.

— Что можешь сказать об этой фрау, как к вам относилась, как помогала Гитлеру воевать против нас? — резко спросил он.

Полина вздрогнула от этого жёсткого голоса.

— Она редко кого била сама. И то не сильно. Старуха уже. Капо, надсмотрщики, зверствовали. Тоже из лагерных — поляки, украинцы.

— А сын ее?

— Не видела, чтоб кого-то бил.

— Защищаешь?

У Полины внезапно снова покатились слезы, она их молча глотала, опустив голову, дрожащими пальцами подхватывая влагу под подбородком. Немного спавшее напряжение последних часов, вновь навалилось на неё. Возник страх, что сбывается то, чего она опасалась. Для этого офицера она уже не была своей.

Полковник посмотрел на командира роты, поднялся:

— Отвези ее в санитарный поезд, пусть зачислят в санитарки, оформят, как вольный найм. Пусть там, в госпитале, и родит. В канцелярии у меня получишь справку об освобождении. А эту гитлеровку, он кивнул на Гертруду, я не забуду. Ишь ты, «русские свиньи»! И таких фашистов здесь, думаю, немало. Скажи старшине, пусть бдит за ней.

Полковник уехал с комроты, так больше ни разу и не взглянув на Полину. А та, напуганная строгим тоном его разговора с ней, так разрыдалась, что старшине и солдатам с трудом удалось ее успокоить. А когда старшина объяснил ей, как мудро полковник решил ее судьбу, она расплакалась уже от счастья.

Полина оставалась в передвижном военном госпитале вплоть до его расформирования осенью 1945 года после победы над Японией. Трудилась не щадя себя, чем завоевала уважение всего медицинского персонала и любовь раненых. Главный врач санитарного поезда отнёсся к ее судьбе с пониманием и, лично приняв у неё роды, оформил ей все необходимые документы так, чтобы впоследствии у неё не возникли проблемы с властями.

Домой в свою деревню Заикино Полина вернулась в военной форме в ноябре 1945 года с ребёнком на руках. Все и без расспросов догадывались, что у женщины в военной форме, только что вернувшейся из армии, девочка может быть только от нашего воина, скорей всего, погибшего на войне. Она только молча кивала головой в подтверждение. Никому и никогда: ни матери, ни даже своей дочери в последние дни своей жизни, она не рассказала о Нормане. И даже желания такого у неё никогда не возникало.