Синий роман

– И тебя всю ночь, на протяжении не одной тысячи лет, домогался ветер. Интересно, кто ветер?

– Но откуда тебе…

– Интересно, кто ветер? – он, как будто не слышал её вопроса, но потом, спохватившись, успокоил её, – я был в твоём сне.

– Это как?

– Это, как кофе. Приготовила ты, а пью его я, – он отхлебнул из чашки и сладко затянулся. Однако прелесть подобных манипуляций была омрачена следующим вопросом:

– В таком случае, кто земля? – не смотря на то, что она улыбалась, голос её звучал угрожающе серьёзно.

– В смысле? – я понял вопрос, но, попытавшись прикрыться ширмой непонимания, добился лишь того, что улыбка её, эта милая пушистая кошка, выгнув на прощание спинку, гордо и чуточку лениво ушла с её лица. Необходимо было срочно восстанавливать status quo безоблачных и, что немаловажно, доверительных отношений, – я не знаю, кто она такая, но подозреваю, что какая-нибудь бяка. А если серьёзно, то не стоит всерьёз относиться ко снам (если, конечно, ты не Фрейд), по крайней мере, к таким, как этот, потому что если бы ты узнала, что мне снилось до того, как ты стала Луной, ты бы или рассмеялась, или расплакалась, а может быть и, что скорей всего, расплакалась бы от смеха.

Мне пришлось выложить ей содержание моего сна и предшествующее ему посещение неардельтальского туалета. Её очень развеселила надпись "Shake it". В английском она разбиралась слабо, но её познаний хватило на то, чтобы осознать неоднозначность конкретности фразы написанной в таком месте.

Я не планировал планировать на планере без плана, потому что у меня не было ни планера, ни плана, ни планов относительно их применения. Причём, если, скажем, на авантюру с планером я, пожалуй бы, подписался и, наверное, не без удовольствия (хотя для меня навсегда останется загадкой: как можно летать без мотора, используя лишь восходящие и нисходящие потоки воздуха? Если, конечно, ты не птица), то на план, сиречь, дрянь меня никакими коврижками не заманишь. Дрянь – она и в Африке дрянь.

«"Бог умер", – сказал Ницше и расплакался, умилённый собственной оригинальностью.

– Говорить, что Бог, как Ленин, жил, жив и будет жить – означает: обрекать себя на нападки не только неверующих, но и простых, не обременённых атеизмом людей, – сказал Фома и, погасив в пепельнице окурок сигареты, продолжил: – нападок я не боюсь. Мне противно слышать справедливую критику и, чем она справедливей, тем сильнее она мне ненавистна, – маленький, помятый трупик "Marlboro", испустив дух, еле слышно произнёс: "Аминь" и приказал долго жить.

– Мой саксофон простыл, – это означало, что Якудза (так звали грека с саксофоном в руках и к японской мафии, кроме своего имени, не имеющего никакого отношения) выражает непонимание относительно ненависти к правильным критикам.

– Ну, вот, скажем, ты, – Фома прикурил новую, но, при этом, последнюю сигарету, – играешь себе, дуешь в свой саксофон, никого не трогаешь. И вдруг появляется некий доброжелатель, который мягко, но довольно настойчиво начинает указывать тебе на твои недостатки… а ты-то был уверен, что играешь, как бог, что Он обделил тебя этими самыми недостатками… и, что самое отвратительное – ты понимаешь: доброжелатель твой прав.

– На октаву выше, – а это переводится как: "Неприятно, конечно, но я буду только благодарен ему за это".

– Да и я тоже, – Фома отправил на кладбище пепельницы ещё один труп сигареты, – но обрати внимание: в первую очередь ты сказал, что тебе неприятно.

– …, – Якудза разразился виртуозным и довольно вкусным пассажем.

– Вот. И я о том же. Впрочем, Бог мне судья за моё отношение к критикам, – Фома вскрыл новую пачку и достал из неё очередную, но, при этом, первую сигарету, – я, кажется, начал говорить о Боге, – он не стал дожидаться, пока грек отморозит очередной музыкальный термин, который ему придётся переводить на нормальный язык, а сразу же продолжил: – Бог не умер, как утверждает Ницше, и Он есть, что бы там не говорила Франсуаза Саган. Просто Ему лень. Он устал постоянно доказывать всем неверующим и сомневающимся факт своего существования. А их много. Очень много. Вот пара фраз из "Смертельного оружия": "Господь невзлюбил меня. А ты ответь ему тем же". Так всегда получается: если нам не везёт, мы обвиняем в этом Бога или вообще отказываем Ему в существовании, как будто мы – бог, а он – наше творение…»

– Я же сказала! Не здесь! – услышала Ивана.

Голос принадлежал женщине. Женщина была сильно пьяна и таким незатейливым способом пыталась пресечь сексуальные домогательства своего не менее пьяного ухажёра.

Ивана посмотрела в окно, закрыла книгу (придётся отложить на потом взаимоотношения Фомы с богом), встала и стала пробираться к двери автобуса. Она подъезжала к своей остановке.

Ивана вернулась домой мокрая (на улице шёл дождь) и довольная (на улице шёл дождь). Достав из пакета жёлтый журнал, раскрыла его на странице двадцать один и торжественно вручила Косте. Там он узрел следующее:

«Порническая Графия.