Синий роман

Дантес Ж. Ш., так же, как и Пушкин А. С., грешил стихосложением. Но, в отличие от Александра Сергеевича, делал он это для души, а не за деньги. Ему не нужно было беспокоиться за качество своих произведений, стихосотворённых на скорую руку и босую ногу. Писать в рифму у Дантеса получалось только тогда, когда ноги его не были стеснены удушливым пленом обуви и носков. Ноги должны быть свободны, как птицы. Сочинял он ногами. Иногда его распирало от нахлынувшего вдохновения, и он бежал к секретеру. На ходу скидывая со своих ног лакированные щегольские штиблеты и снимая красные носки, для того чтобы положить на бумагу и таким образом сохранить для потомков гений своей рифмы. Запашок в эти моменты стоял, хоть святых выноси, и его горничная – женщина во всех отношениях мягкая, – будучи не в силах выдержать столь массированной газовой атаки, выходила на свежий воздух. "Это для того, чтобы Вам не мешать, мсье Дантес", – врала она, лёжа в его постели. И он, пробуя на ощупь её мягкие телеса, ей верил. Не исключено, что верил он ей именно поэтому.

Судьба свела их в популярном столичном ресторане. Пушкин отмечал в нём получение очередного гонорара, а Дантес был там завсегдатаем. Познакомила их служанка Дантеса, отличавшаяся мягкостью не только к своему хозяину, но и к Александру Сергеевичу также.

– Дантес Жорж Шарль, – представился барон Геккерен, из скромности не указавший своего титула.

– Пушкин Александр Сергеевич, – ответствовал переменившийся в лице поэт.

У него перед глазами вдруг встал давний разговор со своей няней: "…убьют тебя, бестолкового. Убит ты будешь на дуэли, человеком по имени Дантес".

– Для меня это честь – познакомиться с величайшим поэтом нашего времени.

– Я слышал, Вы тоже пишите? Только вот, самих стихов мне слышать не доводилось, – говорил Пушкин, а мысли его витали где-то очень далеко от темы разговора.

Стихи оппонента его сейчас интересовали меньше всего. Он думал о своём недалёком будущем. О предстоящей дуэли он думал. И угораздило же его вляпаться в эту мистификацию. "Ну, няня! Ну, спасибо. Удружила. А впрочем, чего ради я переживаю? Пристрелю этого французика, как куропатку и делов-то". Откуда ж ему знать о том, что его будущий противник являлся мастером международного класса по стрельбе из мелкокалиберного пистолета (впрочем, и пулемёта также), и положительный результат в дуэли для него был таким же мнимым, как и выигрыш в карты. Но в голове у АСа русской поэзии сейчас крутилось только три слова: французик, куропатка и делов-то. И он выдал не ожидавшему ничего подобного и поэтому удивлённому донельзя французскому монархисту:

– Хотя, мне кажется, нет, я уверен, что бумага, на которой они написаны, годится только для использования по прямому назначению в клозете, и то не высшего класса.

Дантес понял – это наезд. Только ему была не понятна его причина. Однако нужно что-то отвечать этому зарвавшемуся выскочке. Этому стихоплёту Пушкину.

– Но позвольте. Не соблаговолите ли Вы объяснить причину Вашего поведения.

– А чего тут объяснять? Ваши стихи, мсье, дерьмо. И я готов предоставить Вам сатисфакцию в любое удобное для Вас время и там, где Вы изволите назначить, – сказано это было таким тоном, что Дантесу ничего более не оставалось, как принять вызов:

– Как Вам будет угодно. Меня лично привлекают живописные места у Чёрной речки. А время… время Вы выберете сами, – и он ушёл, не допив свой любимый шартрез.

Исход перестрелки, включавшей в себя всего-то два несчастных выстрела, нам с вами хорошо известен. Но сейчас я о другом…

Не знай Пушкин о предстоящей дуэли, состоялась бы она вообще? И не познай он свою карму, может быть, он до сих пор радовал бы нас своими бессмертными произведениями с забавными кучерявыми рисунками на бескрайних белых полях.

Проснулся я от какого-то непонятного, обиженного на меня звука. Встал с постели. Прошёл на кухню. Там, производя этот самый звук, как проклятый, молча сучил ножками Большой Бен, а ходивший рядом взад-вперёд Костик пытался его успокоить:

– Ну, кто же знал, что так получится? – спрашивал он и, не получив ответа, сам же и отвечал: – никто.

– Что случилось? – спросил я.

– Опаздываем, – ответил маленький человечек и прибавил оборотов.

– Куда?

– Да ни куда, а почему, – Костик остановился и посмотрел на меня так, будто был голоден, и я – колбаса.

– Тогда почему? – не унимался я.

– Потому что вчера кому-то захотелось узнать, что же получится, если мистер Время перестанет шагать.

Я не рискнул смотреть Костику в глаза.

После красноречивого, но довольно сбивчивого монолога Костика, я узнал, что маленький, постоянно шагающий человек – это тот, кто отвечает за время, и, пока он шагает, время движется вместе с его маленькими сильными ногами. Но стоит ему остановиться, и время сразу же обрастает волосами. Волосатое время – всего лишь четырнадцать, ничего не значащих букв.

Не знаю, почему, то ли от того что Большой Бен не похмелился, то ли от испуга, но он перестарался, и это лето уместилось в пятнадцать минут…

                              Интервью с осенью.