Синий шелк, или во всем виновато платье (СИ)

— Я как работать должна? Достали уже, малолетки. И Михалыч тоже, тот еще козел, я ему еще полгода назад сказала, что надо компы поменять. Он все жмется! Зато Прадик себе новый взял! Совесть бы лучше себе купил! — завопила подруга.

— Слушай, Инн, может, домой пойдем? У меня уже просто сил нет. Зойке скажем, что мне поплохело, и ты меня домой дотащишь, справка есть.

— Сонь, я бы с радостью, — Юркова устало плюхнулась на стул. — Но если я сейчас не доделаю, то потом вообще ничего не успею. А ты иди домой, фигли из-за этих уродов сидеть — мучиться.

Ну, мучилась я конечно не из-за них. К этому моменту я уже поняла что боль, сковавшая мое тело, это последствия вчерашних занятий, а не простуды, как я подумала раньше. Закрыв программу и выключив компьютер, я приняла неспешно одеваться. Как только мои волосы скрыла серая вязаная шапочка, в кабинете раздался характерный звук.

— Чтоб ты сдохла, чертова машина! — Иннка, запустила в жидкокристаллический дисплей ручкой, и с силой оттолкнувшись, вскочила со стула. — Че за х. рня-то такая! Где эти засранцы!

Широкими шагами, пересекая кабинет, подруга лишь на секунду посмотрела на меня.

— Кабинет не захлопни, пожалуйста, когда будешь выходить

— Не поняла, а ты куда? — проследила за ее жесткими движениями я.

— Пойду выкуривать этих гоблинов из пещеры, я не смогу работать если они не исправят эту долбанную ошибку, которую все время выдает программа.

И, матюгаясь, выскользнув из кабинета в холл.

— Ты че к ним в кабинет? — перегнувшись через проем, крикнула я в след. В ответ донеслось злобное «да». Ну что ж, не завидовала я в тот момент программистам. Сейчас им предстояла встреча с разъяренной Юрковой, которая в такие моменты не скупилась, ни на оскорбления, ни на угрозы. Хихикнув, и мысленно пожелав парням удачи, я поплелась домой.

К вечеру тело болело так, словно я совершила многодневный перевал, через какой-нибудь неприступный горный хребет. Кстати, о хребтах. Позвоночник был единственным, что не ныло от боли. Порой мне казалось, что даже кости выкручиваются из суставов. Обезболивающее не помогало, и весь оставшийся день я корчилась и скрипела, как старое деревянное колесо. Не то что бы говорить, я даже думать ни о чем не могла, поэтому забросив все дела, я весь вечер провела перед телевизором. Состояние было таким скверным, что я даже не сумела подняться, чтобы ответить на звонок, когда в девять вечера задались трели моего мобильного. Однако, боль не помешала мне заснуть. Возможно, сказалась усталость и напряжение, скопившееся за день, но к полуночи я уже крепко спала, раскидав конечности по дивану.

Утро воскресения выдалось морозным. Ветер не жалея сил рвался в окна, и гнул ветки деревьев. Те деревца, что были слишком молоды, чтобы сопротивляться, кланялись до земли, словно приветствовали барина. Я проснулась около десяти часов утра, от неприятного леденящего воя. В воскресенье город замирал. Те не многие кто работал в воскресенье без труда уезжали на маршрутках, оставляя остановки мрачными и безлюдными. Сейчас вся жизнь кипела в универмагах, родители приводили детей в развлекательные центры, а сами отправлялись бродить вдоль бесчисленных витрин. Один из таких торговых центров расположился через дорогу от моего дома, и сейчас я наблюдала, как торопливые посетители стекались к центральному входу. Сегодня я их категорически не понимала, по мне так лучше бы сидели дома в тишине и спокойствии, чем собственно я и занималась.

Наполнив кружку очередной порцией горячего кофе, я посмотрела на дисплей мобильного телефона. Пропущенный звонок оказался от Инны, но звонить ей в такое время было бесполезно. Честно заявляя, что воскресенье ее день, подруга отключала мобильник и спала пока, по ее словам, не начинала болеть голова. Бросив еще один осуждающий взгляд в окно, я растянулась в небольшом, мягком кресле, еще советского производства, доставшегося мне от родителей. Вспомнив о них, моя совесть заставила меня набрать мамин номер. Разговаривать быстро мы никогда не умели, и потому разговор затянулся, почти на полтора часа. В надежде на сочувствие я пожаловалась маме на ноющее тело и рассказала, про свои приключения в тренажерном зале. Конечно же, умолчав о Саше. И хоть моя мама была не столь навязчива в желании выдать меня замуж, как Мария Федоровна, рассказывать о моих внезапно проснувшихся чувствах, я не стала. Как впрочем и не получила не толики сочувствия, любая мамуля распекла меня за несерьезный подход и за мое, по ее словам, глупое обожание тряпки. Искренне считав, худобу признаком болезненности, родительница упрекнула меня в моем стремлении скинуть пару кило. Получив нагоняй за травму, и сердечно пообещав больше не заниматься ерундой, мы попрощались. Попытавшись еще раз дозвониться до Юрковой, и услышав голос автоответчика, я снова повернулась к окну.