Синий Шихан (Роман 1)

- Оно и видно... - отхлебывая вино мелкими глотками, проговорила начавшая пьянеть Зинаида Петровна.

- Этого нельзя видеть, милая моя мамаша, это надо почувствовать... понять это можно только через сердце! Ты думаешь, я и вправду в кустах ободрался? Соврал, по-кадетски соврал!

Он рассказал мачехе все начистоту про Марину и сам удивился своей откровенности.

- Так, значит, это она тебя исхлестала? - пораженная его признанием, переспросила Зинаида Петровна.

- А я поэтому и влюбился... Понимаешь, мать, честь офицера! Вот я и покрою позор... женитьбой на простой казачке покрою! Иди завтра и решительно сватай... Уговори... иначе...

Владимир как-то сразу отрезвел и помрачнел. Зинаида Петровна поняла, что Владимир пойдет на все. Она хорошо знала по мужу упрямство Печенеговых. Но знала она и то, как можно укрощать эту породу.

- Договаривай, Володька, что иначе?

- Что иначе? Возьму да пульку себе в лобик пущу, - с нарочитым спокойствием проговорил молодой Печенегов. - А ежели сплетни про нее правда, то и того степного беркута тоже подстрелю. Пьяный я, скажешь, а?

- Не-ет! Ты совсем отрезвел... Ты просто сумасшедший...

- Нет, мамаша! Я еще не сумасшедший! Я внук Никанора Печенегова, а он через колено бревна ломал. Вот так и я всех через свое колено сломаю...

- Да ведь не пойдет она за тебя, Володя, и родители не отдадут, пыталась возразить Зинаида Петровна.

- Не пойдет?.. Насильно увезу, заставлю обвенчаться.

- Эх, милый мальчик! Те времена уже проходят, а может, и давно прошли!

- Для меня они только наступают... Мне сегодня отец много денег дал... Обещал еще и говорит: не жалей, у меня их много... Правда, что у него денег много?

- Этого я не знаю...

- Ты все знаешь, только говорить не хочешь... У нас всего много. Не вскакивай, мамаша, сам слышал, о чем вы недавно с отцом беседовали... Я вам не судья... Когда деньги есть, ты человек, а без гроша - саранча, тебя ногами стопчут или на удочку нацепят - и голавлям на приманку... Вот и Маринка, как золотокрылая саранча - на нее все голавлями кидаются, даже Бенка Хевурд губы облизывает... А вот я ничего не пожалею, золотой рыбкой ее сделаю, учителей найму... Посватай, мать, помоги... Ты все можешь... Папаша дурак, что не слушал тебя...

- А вот ты тоже не слушаешь, - с удивлением и жалостью посматривая на пасынка, сказала Печенегова.

- Слушаю во всем и сейчас буду слушать. Но в этом не могу, не волен... Так просто все не кончится... Это я нутром чувствую... Если жалеешь, помоги, уладь, ты сумеешь. Прости, устал. Думать пойду...

Владимир встал, отодвинув стул, пошел к двери. Обернувшись у порога, тыча в пространство пальцем, сказал:

- Раза три со свистом хлестнула, даже погон слетел... А это... офицерская честь, а?

Толкнул плечом дверь и вышел, оставив мачеху в одиночестве. Позднее, кутаясь в свой огненный халат, она прокралась к стоявшему на задах флигельку, где жил Кирьяк, и постучала в окошко. Увидев ее, тот ахнул и бросился в сенцы открывать дверь.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Тяжело начался для Маринки день, но еще хуже окончился.

Она не поехала в станицу обычной дорогой, не хотелось встречаться с кем-либо из станичных знакомых, а спустилась в крутой ерик, старое русло Урала, нашла знакомую ей скотопрогонную тропу, заросшую молодым тальником, и свободно пустила Ястреба. Он шел бодрым шагом, обходил мелкие овражки и ямки, позванивая трензелями, срывал на ходу листья и жевал их, мерно стуча копытами по песку, притоптанному степными табунами.

На тугай надвигался вечер. Тропу загородил старый, гнилой пень осокоря, густо обросший молодыми побегами, по краям его торчали трутовые грибы. Пройдет на водопой табун, растопчет побеги, сломает. Вот так и душу ее надломили сегодня. Кончилось беззаботное детство.

Домой ехать не хотелось. Про скачки и праздник начнут расспрашивать, а что она может рассказывать? Как встретилась с Печенеговыми? Как драли козла? Об этом и вспоминать-то противно.

Конь опустился в небольшую лощинку. Трава здесь еще в начале лета была скошена. Теперь лощинка покрылась густой сочной отавой. На пригорке стоял сметанный стог сена, огороженный от скота хворостом и старым талом. Молодой вязничок вцепился корневищами в край песчаного ерика, листья на сильных деревцах скрючились и завяли.

Вспомнился Родион. Ведь она обещала ему сказать сегодня вечером последнее слово... Где-то он сейчас? Искал, наверное, по всему аулу. После сегодняшнего дня ответ ему дать не трудно. Никто теперь ей не нужен, никто!

Маринка пустила коня рысью. Когда она вброд переезжала Урал, в воде дрожали вечерние звезды, их отражения то вспыхивали, то гасли на рябоватой поверхности, взбаламученной шумным конским переступом. Ястреб, предчувствуя близость конюшни, отфыркиваясь, галопчиком выскочил на прибрежный яр и по темному, уснувшему переулку подошел к дому.

Станица еще не спала, ералашными криками и песнями догуливала праздник.

Маринка спрыгнула с коня, взялась за ручку калитки, но тут же испуганно отпрянула назад. Словно из-под земли перед ней выросла высокая человеческая тень.

- Вот и дождался, - радостным голосом проговорил Родион.