Синий Цвет вечности

Ну куда он денется? «Мишель, вы прочтете нам стихи? Миша, а ты будешь читать? Лермонтов, а новые стихи?..» Будь все проклято! Он никому не нужен, нужны лишь его стихи. Не он сам, а то, что останется от него. Или может остаться… или не остаться. Но он никому ничего не должен! Соллогуб привел жену. Решился всё же? Или поправилась?.. Он поклонился обоим дружески: ему легким кивком, а ей почтительно и грустно.

Та самая Надин из повести «Большой свет». Она ему нравилась всерьез. Когда-то. Он должен притворяться, что он — Леонин.

— Здравствуйте! Не позабыли про такого? Тот самый неудачник, которого отторгнул свет! А ваш свет на самом деле, он — свет или тьма? А я вас помнил всегда. Но я привык, чем все кончается. Она выходит замуж за другого.

— А зачем они вам все? — спрашивал Гоголь в Москве на своем дне рождения год назад. Они уединились в саду…

— Зачем? — приставал он. — Не пойму! Я вот только двоих и почитаю: Смирнову-Россети и Софи Соллогуб. Пред ними клонюсь, в них есть начало божественное. Софи я помню еще Виельгорской, вы тоже, верно, помните. Она была тогда такой миленькой девушкой. А какой у нее голос! Таких голосов вообще не бывает!

Но в жизни Софи была много лучше Надин из повести Соллогуба. И в ней — да, есть что-то ангельское. А голос? В самом деле, она говорила так, будто это все уже записано нотными знаками. Они с Гоголем согласились на том, что она, верно, «оттуда» — где с небес взирают на нас. А там уж нравимся мы им, не нравимся? А некоторым созданьям людским, верно, и небеса способны дивиться. И что Соллогубу делать с ней, думал Лермонтов. Она слишком не от мира сего, он слишком практичен. Если б не хотел быть всем приятен, может, что-то бы и вышло у него как писателя. А так… Князь Щетинин из собственной повести! «Только, разве, если», как говорит Гоголь. (Он один говорит у нас так!) Только разве если… помнит про свою жену, что она дочка Виельгорского-старшего… и внучка Бирона — или правнучка? И что на их свадьбе гуляли сам государь и государыня с наследником. Милое семейство!

— Вы наконец почитаете стихи?.. Вы давно здесь не читали! — напомнила Софи Карамзина.

— С удовольствием прочту!

И со зла (неизвестно на кого) прочел «Благодарность»…

За всё, за всё Тебя благодарю я:
За тайные мучения страстей,
За горечь слез, отраву поцелуя,
За месть врагов и клевету друзей,
За жар души, растраченный в пустыне,
За всё, чем я обманут в жизни был…

Где-то в глубине гостиной, в стороне ото всех, сбоку сидела молодая женщина. Она старалась держаться отдельно. Это было заметно. Он был уверен, что видел ее где-то. Не помнил где. Только не был знаком.

— Ой, зачем вы так? — спросил голос женский, очень искренне. И этот голос принадлежал незнакомке — не Надин. И тоже вызывал впечатления гласа — не отсюда.

— А еще? — попросил кто-то растерянно, и то была уже Надин.

— Ну, это давнее совсем, — и стал читать «Молитву»:

Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника в свете безродного;
Но я вручить хочу деву невинную
Теплой заступнице мира холодного…

Он же не виноват, что эта Надин (Софи) напоминает ему Варю Лопухину! «Молитва» была посвящена той. Ему захлопали. Он отвернулся и больше не глядел в ее сторону

— Ой, Михаил Юрьевич, — сказал голос Софи, — вы страшный человек!

— Почему страшный? — спросил он, улыбнувшись почти светской улыбкой.

— Что вы сделали со мной? Вы будто меня починили! Как наш старый настройщик, когда чинит отцовский рояль. Всегда кажется, что он знает, какой звук готова или хочет издать отдельная струна! — И, помолчав, добавила: — У нас так не пишут. И… не писали никогда!

Ей тоже захлопали. Голос и впрямь «заключал в себе небесное беспокойство» (опять Гоголь). Может быть, может быть… и всё ж… «Ей нужен князь Щетинин. А ты, Леонин, поезжай на Кавказ! Здесь тебе вовсе нечего делать!»

— Они не будут счастливы! — подумал Михаил и сам сказал себе, что это жестоко. Но так думалось…

Даже Соллогуб улыбнулся ему.

— Ты слишком разволновал мою жену! — сказал он. И тоном знатока: — Ты всегда чуть педалируешь, когда читаешь! Невольно украшаешь — стихи. Не боишься, что кому-то, кто просто читает глазами, они покажутся менее зрелыми? А так — ничего, разумеется. — И развел руками: — Всё равно прекрасно!

Лермонтов заметил нечаянно, что незнакомой женщины уже нет на месте: кресло опустело. Отсела куда-то или просто ушла.

— Ну… вы сегодня заслужили общее одобрение — даже молодой жены Соллогуба, что вам, кажется, небезразлично. Или это прошло уже? — спросила Ростопчина, когда он к ней подсел. — У вас, мужчин, все быстро проходит. Она очень строга в оценках!

Он пожал плечами:

— Не говорите!.. поднимай выше! Я заслужил похвалу самого Соллогуба!

— Вы потом проводите меня?

— Вы уже собираетесь?

— Да, наверное…