Синий ветер каслания

Десяти пальцев с сияющими кольцами мне бы касаться! Твою белую лебединую шею мне бы обнять!»

Песня-мечта, песня-признание плыла по Сосьве. Слышали ее и вода, журчавшая у калданки, и песчаный берег, притаившийся спящим, и сосны, игольчатыми ушами ловящие каждую новость. Они шептали ей, перебивая друг друга, про Солвала, про его первую песню, произнесенную им вслух, про мечту и тоску по ней…

А Оринэ и сама без них все это знала. Да только не думала, что песня такая сильная, что с помощью ее можно открыть друг другу сердце.

Да только петь как-то неловко. Стыдно. Смешно… И странно слышать свой голос в тишине, в шуме ветра, в журчании реки… Но почему ветру не стыдно болтать, птице петь, листьям шептаться о чем-то очень тайном и сокровенном? Все они никого не стесняются. Почему Оринэ надо стесняться своего голоса, своей песни, своей тайны?.. Она может отложить тумран и запеть в полный голос. И Солвал пусть послушает.

Мой друг, мой друг, что делать нам?

Зачем ты вдруг приехал к нам?

В деревню, в гущу наших дел,

Как утка на воду, слетел?

С утра на улице пустой

Звенит синицей голос твой.

Взглянул — как будто приласкал

И жизнь, как воду, расплескал.

С тех пор я молча слезы лью,

Ты печень нежную мою

Как будто колешь острием…

Пусть все слушают: и кулики, которые носятся у воды по песочку, и ронжи, трещащие на темных ветвях кедра, и филины, стонущие где-то далеко-далеко. Все равно они не знают, о ком поет Оринэ. Это совсем не ее песня.

Все поют, когда шестнадцать лет.

Ох, хороший мой, любимый мой дружочек,

В эту ночь ко мне украдкой приходил ты

И морошкой меня сладкою кормил ты,

У груди моей сидел, как легкий сокол,

Целовал меня и руки мои трогал.

Как проснулась я — ой, где ж ты, мой дружочек?

Синим облаком растаял, мой дружочек.

Зыбкой тенью улетел ты, мой дружочек.

Счастье девичье умчал ты, мой дружочек.

Как проснулась я — ко мне вернулся разум,

Мерзлой рыбою нога — ой, что мне разум!

Веткой сломанной рука — ой, что мне разум!

Белы груди холодны — ой, что мне разум!

Будто не было в руках тепла и силы,

Будто ласки я ни разу не дарила,

Все стучало мое сердце, все стучало,

Будто филин в глухомани, все кричало…

Солвал услыхал ее зов, понял ее тоску девичью.

И когда выпал снег и река надела белый плат пуховый, зазвенели свадебные колокольчики. Весело звенели колокольчики: лето было богатое, щедрое, немало рыбы насолили, навялили, насушили рыбаки. Весело звенели колокольчики: ягод и орехов набрали немало. Весело звенели колокольчики: и осенняя охота была доброй — немало соболей и белок принес Солвал. Весело звенели колокольчики: Ванька Дровосек приезжал в деревню и сказал, что в Березове открыт хлебозапасный магазин для северян. Весело звенели колокольчики: не к Яныг-пуки, не к купцам пойдут теперь за хлебом манси. Весело звенели колокольчики: счастье Солвала где-то рядом, близко… Весело звенели колокольчики: в санях-розвальнях разнаряженные сваты и жених, отец и мать…

Весело звенели колокольчики:

Как по лесу темному,

Малая Медведица

Вперевалку по небу идет.

Снег крупчатый мелется,

Вьется и метелится —

Свадебные сани у ворот.

Эти сани-розвальни

За тобою посланы,

Эта ночь таится у дверей.

И дорожки звездные

Тебе в ноги постланы…

Сват стучится в дверь…

— Я пришел привязываться! — говорит он отцу.

— Привязывайся не привязывайся, а дочери для вас у меня нет! — отвечает хозяин дома небрежно, будто он бросает слова бродяге-ветру.

— Не говори так, отец! Не надо!

— Сам знаю, как мне говорить. Привязываться ты привязываешься, а хватит ли у тебя силенок?!

— Если бы не хватило, не рискнул бы тревожить.

Сват идет к жениху, к его родителям, которые на морозе замерли в таинственном ожидании.

— Силы хватит или нет?! — передает он слово отца Оринэ.

Это добрый намек. Лица всех будто просыпаются.

— Иди узнай, сколько просят! — торопит нетерпеливый жених.

Снова открывается дверь дома, где трепещет девичье сердце, жаждущее уйти от своей девичьей тайны…