Синий жасмин

- Говорят, арабу, чтобы развестись с нелюбимой женой, достаточно одного слова <Это/>- талак Произнесенное мужем трижды в присутствии жены и кади (судьи), оно освобождает мужа о г уз брака Согласия жены при этом не требуется.>.

- Ты хочешь, чтобы я сказал его, Лорна, и отпустил тебя обратно в твой мир?

- Мой мир? - Она горько улыбнулась. - Ты подарил мне пустыню и показал дорогу к звездам. Открыл для меня свет, а теперь хочешь снова ввергнуть во тьму?

- Ты так сильно полюбила пустыню? - С затаенным блеском в глазах Касим укачивал ее на руке.

- Что же произошло с твоим мятежным сердечком? Ведь всего несколько дней назад ты пыталась сбежать и от меня, и от того самого света и тех пустынных звезд, что открылись тебе. Если бы не буря, твой побег удался бы... А теперь ты уверяешь меня, что хочешь остаться. Лорна, девочка моя, ты действительно хочешь остаться моей женой?

Ее глаза смотрели робко, а щеки покрыл румянец смущения.

- Мсье, вы лишаете меня преимущества.

- Ты хочешь сказать, что стесняешься спросить прямо, желаю ли я оставаться твоим мужем?

- Было бы замечательно, если б ты пожелал этого. - Лорна все-таки набралась храбрости; глядя прямо в желтые глаза и ощущая восхитительную силу его рук, она подавила остатки совершенно не нужной теперь гордости. - Я - твоя теперь, Касим. Хочешь - бери меня, хочешь - бросай.

- Моя? - Он с силой прижал ее к себе, причинив боль, сладостную, счастливую боль. - Mon amour adoree <Обожаемая/>моя! (фр.)>! Ангел мой! Прекрасная, нежная возлюбленная моя! Твоя доброта победила дьявола в моем сердце. Любовь моя, жизнь моя, свет очей моих! Я с самой первой минуты понял это, вот и пришлось похитить тебя, чтобы не потерять навсегда. И потом приручать и покорять той, своей, пустыней, утренними прогулками, страстными рассветами и серебристыми ночами...

А теперь ты, мой золотисто-синий цветок, и сама стала частью всего этого...

Касим замолчал и зарылся лицом в ее волосы.

- Я так страстно жаждал твоей любви, так стыдился за свое высокомерие! Любишь ли? Простишь ли, что похитил тебя? Ты тогда показалась мне прекрасным сновидением, и я просто не мог позволить себе проснуться, а тебе - растаять легким облачком, как всем снам... Понимаешь?

- Ах, Касим! - Лорна что было сил прижала к себе эту гордую голову на крепкой шее, голову, никогда ни перед кем не склонявшуюся, и вот теперь склоненную ей на грудь. - Я поняла, что люблю тебя, во время песчаной бури. Ты говорил тогда, что мы можем умереть, погребенные навечно, в объятиях друг друга. И я вдруг поняла, что лучше смерть, чем разлука с тобой, Касим.

Она выдохнула его имя, а он губами словил и выдох, и свое имя, и ее губы; поцелуй был так пронзительно сладостен, что у нее зашлось сердце.

- Наш брак станет настоящим, Лорна, честным, без всяких тайн друг от друга, и будет длиться до самой нашей смерти.

- А у тебя есть тайны, Касим? - Она тихо рассмеялась, ибо в этот восторженный момент понимала лишь, что он любит ее и держит в своих объятиях, и только это имело сейчас значение. Лорна уже не была той льдинкой, что в саду в Рас-Юсуфе насмехалась над любовью. Она таяла в сильных руках Касима. Он все-таки растопил ее, этот пустынный житель...

- Да, дорогая. Я должен кое-что рассказать тебе. - Он поцеловал ее в глаза и достал сигарету из коробочки, лежавшей на столике у постели. Лорна молча, с бьющимся сердцем наблюдала, как Касим прикуривает. Что же он хочет рассказать? Что до встречи с нею кого-то любил? Конечно, она проявит снисходительность, но как же хочется надеяться, что это не так.

Несколько минут он молча курил, словно стараясь привести мысли в порядок, а Лорна впервые обратила внимание на огромный букет синего жасмина в вазе, благоухание которого смешивалось с дымом сигареты. На глаза попался портрет мальчика в серебряной рамке, стоявший на низком бюро. Волосы у мальчика были черные и кудрявые, а глаза веселые, лукавые; он напомнил ей детей, игравших на парижских бульварах.

Касим заметил, что она рассматривает портрет, и улыбнулся.

- Мне было около десяти, когда маман велела сделать эту фотографию.

- Как бы мне хотелось узнать тебя мальчиком, - смущенно произнесла Лорна.

- Гораздо интереснее узнать меня мужчиной, дорогая. - Он улыбнулся так же многозначительно, как и во дни их пребывания в пустыне. - Надеюсь, маман оттуда, с небес, видит, какую прекрасную и добрую жену я нашел.

- А есть другое, арабское, слово, обозначающее мать? - Лорна была заинтригованна.

- Конечно есть, но я никогда его не произносил. Едва я научился говорить, как мама попросила меня называть ее маман.

- А почему, Касим? - Лорна смотрела на него любящими глазами женщины, знающей, что и сама любима. - Она никогда не говорила, почему?

- Думаю, хотела сказать. - Сквозь дым, окутывающий худое, бронзовое от загара лицо, матово мерцали задумчивые желтые глаза. Они с нежность и жадно рассматривали Лорну, такую юную, маленькую, хрупкую на широкой арабской постели, с глазами такими же синими, как благоухавший вокруг жасмин, и припухшими губами, полураскрытыми для его жарких, всепоглощающих поцелуев.