Синора Ависсу — граница бездны

Было пасмурно. Осень вступала в свои права, и в измельчавшей до исторических границ Москве стало прохладно. Палисадники раскрасились в яркие красные и жёлтые тона. По Никольской улице шла пара. Он был в чёрном мундире катафракта. Она в похожем одеянии, отличавшемся лишь наличием длинной чёрной юбки вместо шаровар. Несмотря на прошедшие десятилетия супруги Габровы остались верны своим предпочтениям в одежде. Улица была почти пуста, лишь кое-где появлялись и исчезали пешеходы, следующие в субботний вечер по своим делам.

Внешне ни литератор, ни его жена почти не постарели, хотя обоим было далеко за семьдесят. Возраст их будто затормозился в районе 35–36, и только редкие седые локоны в причёске давали знать, что за плечами осталось много прожитых лет. Мундир Габрова украшали регалии полковника. Он по-прежнему служил в Ведомстве охраны и обороны, хотя не забрасывал и литературную практику.

— Ты уверен, что мы не опоздаем? − спросила Габрова мужа.

— Рано ещё, можем полчаса погулять.

— В тот раз пришли, когда все уже сидели.

— Ничего, — усмехнулся литератор. — В кои-то веки мы никого не ждали.

— Да, пунктуальность стала ребятам не чужда.

Разговор вёлся на русско-синорском языке. На него постепенно перешло всё население стран Исетской Лиги, ни сколько не сожалея о прежних национальных языках, ставших достоянием истории и классической литературы.

Габровы дошли до здания Историко-архивного института. Здесь катафракт-полковник странно заозирался.

— Ты чего? — спросила жена.

— Да так, вспомнил просто, как в день нашего первого знакомства с миром Синора я здесь встретил Богатырцева и еле отвязался от его бесконечной болтологии.

Габрова хихикнула, крепче беря мужа под руку и глядя куда-то вперёд.

— Да, а вот мне не смешно было, — покачал головой литератор. — Ты куда так уставилась? Ух, блин…

— О, какая встреча! Господин полковник! — раздался знакомый голос. — Вот уж с кем век не виделись!

Данила Богатырцев тоже не постарел. Он был разодет в яркую оранжевую свитку «а ля русс». Синие джинсы под ней смотрелись немного нелепо. На груди блестело несколько орденов времён войны. Вслед за Данилой следовали трое детей: девочка лет десяти, и два мальчика пяти-шести лет.

Богатырцев и Габровы раскланялись. Данила представил своих внуков, которых, как оказалось, было гораздо больше, но остальные сейчас находились у родителей. Разговор получился доброжелательным и на удивление коротким. Богатырцев давно изжил привычку заваливать собеседников потоком слов. Он кратко поведал, что занимается работами по реконструкции систем связи, и что домочадцев у него хоть отбавляй. Пожелав всего наилучшего, Данила и его внуки вежливо поклонились и направились в сторону Лубянки.

Габровы вышли на Красную площадь. Раньше здесь было много туристов. Теперь же по брусчатке неторопливо прогуливались лишь редкие отдыхающие москвичи. На лавочке перед зданием ГУМа сидел Николай Бочкарёв.

— Ты чего один скучаешь? — спросил Габров.

— Ира повезла внуков за город. Ей нашу болтовню про политику скучно слушать. Я и сам было намеревался отдохнуть, но дела важнее. Ладно, успеем ещё. Кстати, вам Константин передал подарки?

— Да, спасибо! — ответила Габрова. − Он как раз позавчера приезжал.

Константин Габров был одним из сыновей литератора, и приходился Николаю зятем, взяв в жёны его младшую дочь Веронику.

— Христос среди нас! — раздался возглас.

— Уф… Чувствую, сегодня от сватьёв никуда не деваться, — произнёс Бочкарёв, обернувшись на голос.

Егоров подошёл к собравшимся. Бывший убеждённый атеист был мало узнаваем. Он носил чёрный подрясник, а его лицо украшала аккуратная окладистая борода. Слава уже много лет служил пономарём в одном из московских храмов. Из всех друзей он действительно выглядел несколько пожилым, хотя возможности синорской медицины и гигиены позволяли, без каких либо операций и вмешательств в генетику, сохранять молодость и здоровье на протяжении более чем сотни лет. Как и Габров, Изяслав приходился Бочкарёву сватом — его единственный сын, Юрий, был женат на Алёне, старшей дочери Николая.

— Давно собрались? — поинтересовался Изяслав. — Пойдёмте что ли? А то как-то не июнь месяц нынче на дворе.

Друзья направились к проходной у Спасской Башни.

Куранты пробили шесть вечера.

— Мир вам! — воскликнул катафракт-воевода, сидевший за столом в зале, куда вошли друзья.

— Привет тебе, Владимир! Здрав будь, боярин!

Бывший художник, в студенческую пору презрительно относившийся к военной службе и государству, возглавлял Ведомство охраны и обороны уже более семи лет, и столько же времени носил титул боярина.

Скоро в зале появился Томас Хопкинз. Он, как и Габров, был в чине полковника и давно перешёл из аколитов в категорию катафрактов. Пришла жена и помощница Владимира, Екатерина. Она недолго пошепталась с Габровой, затем они вдвоём покинули зал. Воевода тоже ненадолго исчез. Назад он вернулся через пару минут в сопровождении двух катафрактов, вытянувшихся по стойке смирно у дверей.