Наконец мы оказались у ворот, служивших, по моим вычислениям, входом на мой собственный задний дворик. К счастью, их ширина позволяла ввести в них повозку. Вынув из кошеля, висевшего у меня под мантией, старый проржавевший ключ, врученный мне папенькой вместе с дарственной синьора Браччолини, я вставила его в замочную скважину и надавила, пытаясь провернуть. Ключ, бесспорно, подходил к замку, вот только отмыкать ворота он отказывался. Я снова и снова жала на него изо всех сил, но все впустую. В первый раз в жизни — на поверку потом вышло, что не в последний, — я искренне пожалела, что я не мужчина и так слаба.
Мул издал жалобный вопль, и мне захотелось ему вторить. В отчаянии я злобно пихнула створку ворот, и, к моему крайнему изумлению, она сама собой широко распахнулась — ни ключ, ни запор вовсе не препятствовали нам попасть в садик.
Я тут же завела Ксенофонта с повозкой в заросший сорняками дворик и пошла прямо к задней двери возвышавшегося передо мной дома. Ее я тоже отперла без лишних церемоний — крепким пинком в основание.
Я была отчасти готова к тому, что вторгаюсь в крысиный рассадник. Действительно, грызуны, чей уютный мирок я растревожила, с пронзительным писком кинулись — кто мне навстречу, кто обратно, в недра дома. Папенька правильно обозвал мое новое жилище крысятником, но это вполне могло обождать.
Целый час я разгружала поклажу, радуясь тому, что мои вещи уложены в прочные деревянные сундуки, где их не достанут противные зубастые твари. Еще большее облегчение получала я от мысли, что мне приходится просто-напросто спускать лари с повозки и по изрядно заросшей, но все еще различимой в траве мощеной тропинке втаскивать их в просторную пустующую кладовую. Крысы, очевидно, чувствовали себя в ней как дома: пол, обильно усыпанный их пометом, свидетельствовал о том, что грызунов здесь великое множество и обосновались они здесь давно.
Закончив с разгрузкой тележки, я наконец решилась приступить к осмотру нового жилища. Дверь, отделявшая кладовку от аптечной лавки, открылась без затруднений, но, поскольку окна фасада были плотно заколочены и едва пропускали свет, я смогла рассмотреть только, что все помещение густо опутано паутиной.
«Что ж, — подумала я, — пауков здесь, должно быть, ничуть не меньше, чем крыс».
Затем я с удовольствием отметила, что, несмотря на пыль и паутину, аптечное хозяйство старика Браччолини сохранилось в наилучшем виде. Три стены в лавке были заняты прочными стеллажами. Через всю аптеку тянулся широкий прилавок, оставляя, впрочем, довольно места для посетителей. За прилавком и под ним были устроены закрытые шкафчики.
Я рукой смахнула с прилавка пыль и копоть и несказанно обрадовалась, увидев, что он сработан из лучшего итальянского травертина[8]
— недоступная для моего папеньки роскошь. Разве что Поджо мог себе такое позволить.Сгорая от нетерпения разглядеть аптеку при свете дня, я вооружилась привезенной из Винчи метлой и принялась прокладывать себе путь сквозь паутину — раньше я видела, как деревенские парни так прорубаются через подлесок, готовя участок для новой пахоты. Черенком я взломала одну из гнилых досок, закрывавших просторную витрину, — под ней оказалось настоящее венецианское стекло, еще одна из причуд богатея Поджо. В аптеку хлынул яркий свет.
Оторвав с витрины последнюю истлевшую планку, я в испуге попятилась: с той стороны кто-то прижимался к стеклу лицом и всем телом. Собственно, отпрянула я больше от неожиданности, поскольку незнакомец не представлял никакой угрозы — это был просто мальчик лет тринадцати, худой и долговязый, с темными, стриженными в скобку волосами. Он озорно улыбался, довольный тем, что напугал меня, и пальцем тыкал в направлении входной двери, словно говоря: «Впусти меня».
Опомнившись, я пошла к парадному входу, отодвинула засов и потянула ручку на себя, но дверь словно заклинило.
— Отойди-ка, — послышалось из-за деревянной переборки.
Я повиновалась, и дверь тут же с треском распахнулась, повиснув на скрипучих петлях. В проеме с торжествующей улыбкой возник нежданный гость. Я мысленно возрадовалась, что ему недостало силенок разнести мою входную дверь в щепы.
— Бенито Руссо к вашим услугам, синьор, — сказал мальчик и почтительно поклонился мне в пояс.
Я, чувствуя себя немного нелепо, также отвесила ему мужской поклон и представилась в ответ:
— Катон Катталивони.
Я сразу отметила, что голос Бенито как раз проходит стадию ломки, поэтому не кажется более басовитым, чем мой собственный.
— Этот дом принадлежит моему дяде и покровителю синьору Ристиканте, — добавила я. — Мы намерены вновь открыть здесь аптеку.
— Отлично! — восхитился Бенито. — А я ваш сосед. — Он указал на дом справа от моего. — Вернее сказать, мы вам соседи, то есть еще мои родители, две сестренки и бабушка.
— Давно вы здесь живете? — поинтересовалась я как бы между прочим.
Меня заботило, помнит ли их семейство прежнего владельца или его ученика, моего папеньку.