Синтез

– Я взяток не беру! Хотя, конечно, не против. Учитывая, что день пропал, необходимо скрасить вечер. Там всё и расскажешь? Да? Да шучу я. Вообще, я смотрю, хорошо быть стажером-журналистом. – Тут Максим заметил за собой, что манера его разговора с Акирой такая, будто они знакомы уже вечность и представляют собой не иначе, как друзей-не-разлей-вода. «Да ну и пусть», – подумал он и продолжил, уже обращаясь к этому другу: – Только, мне бы зайти переодеться, а то я мятый весь какой-то.

– А что случилось?

– Да не стоит того, чтобы об этом рассказывать. – Максим подумал и, ухмыльнувшись, добавил: – Кстати, чуть не забыл, ресторанчик – это конечно заманчиво, но мне тут рекомендовали не злоупотреблять алкоголем, так что даже не знаю, как мне быть. Я же теперь не пью…

– 2 –

– Наливай, «Куросава»! – довольно таки уверенно произнес Максим, обращаясь к Акире. Двадцать минут он терпеливо наблюдал, как на фоне стоявшего перед ним пустого бокала, коньяк искрился в бокалах его собеседников. С Максимом и Акирой за столиком сидел Антонио Маркес. Они встретили писателя по пути в ресторан и предложили ему присоединиться к ним в столь необычном, как он сам выразился, для понедельника мероприятии. В виду предварительного заявления Максима о воздержании, он поначалу отказался от принятия спиртного, но пожалев об этом, решил всё же прибегнуть к легкому утолению эмоциональной жажды.

– Я Такеши, – весело парировал Акира, подхватив графин с коньяком.

– Ну, хорошо. – Максим на мгновение задумался. – Это серьезно?

– А что тут такого? – удивился Акира, разливая коньяк по бокалам.

– Да, ничего, в общем-то, одни совпадения… и почему ты не пьёшь саке?.. Ну, да ладно.

– Вы всё пытаетесь проводить параллели? – поинтересовался Маркес у Максима.

– Да я не то чтобы пытаюсь, они непроизвольно проводятся, – ответил Максим, – предлагаю, раз я передумал бросать пить, выпить за параллели!

– Что ж, можно и за них, – поддержал Акира.

– И это будет везде! Вы понимаете, о чём я? – заметил Маркес Максиму.

– Не совсем, – признался Максим.

– В целом, как я понял из бесед с Полански, мы с вами находимся, если говорить о настоящем моменте, в одинаковых циклах.

– Циклах? – полюбопытствовал Максим, – вы придерживаетесь теории цикличности истории.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, скажем, если согласно Шпенглеру – обязательный повсеместный переход от культуры к цивилизации. О том, что мир можно рассматривать как природу и как историю. Первое можно описать математикой, второе аналогией. Описывая историю, мы набираем бесконечное количество её форм, совокупность которых представляет собой культуру, та превращается в цивилизацию, которая в свою очередь гибнет… как-то так…

Марксес с Акирой одновременно удивлённо смотрели на Максима.

– Ладно, не слушайте… – осёкся тот. – Так о чём вы?

– Ссылаясь на рассказы Полански, могу заметить, что национальный вопрос, коим обременено ваше общество, нам, в частности, мне, представляется абсурдным. Вдуматься хотя бы в выражение «Право наций на самоопределение». Надо же, какое одолжение делает какой-то нации, судя по всему, другая нация. Ну, не абсурд ли? Вот представьте себе дом, обычный жилой дом. В один момент какая-то семья решила самоопределиться и заявить о своей исключительности, заблаговременно образовав некую ячейку путем объединения членов этой семьи. Возможно, в пределах лестничной клетки это покажется целесообразным, как целесообразность присутствия уникальности в каждом индивидууме. Но вот, эта семья объединилась с семьями на этой самой лестничной клетке, и они создали нечто, придумав себе свою исключительность, исключительность, основанную на принадлежности к данной лестничной клетке, или даже, не исключительность, а отличие ото всех остальных клеток. Внутри подъезда это покажется непонятным, в доме неинтересным, на улице смешным, в городе в это никто не поверит. Принадлежность к нации подразумевает наличие Родины. Можно ли назвать лестничную клетку Родиной, даже, если ты родился на ней и питаешь к ней необъяснимую привязанность, живя и общаясь с целым Городом? Думаю, можно. Но как тогда назвать дом, в котором ты родился, улицу? Можно как угодно символизировать понятие Родины, равно как и нации, но на деле, ничего, кроме, возможных внешних отличий, людей не разделяет. Разве можно предположить, заглянув в будущее, где космические корабли путешествуют по галактикам, что астронавт, общаясь с представителями других планет, говоря о доме, подразумевает что-то иное, кроме Земли.

– Итак, все люди братья! За космополитизм! – резюмировал Максим, поднимая бокал. Он уже снова ощущал приятную легкость во всем теле.

– Ну, может, и не братья, но, во всяком случае, не по причине разнообразия наций. А эти бесконечная рознь, эти национальные войны…