– Это вы про мою? А что в ней такого? – Максим продолжал удивляться и, вспомнив предыдущие встречи, поинтересовался: – А мы, ведь, уже встречались, вы мне что-то такое говорили, только я ничего не понял…
– Конечно, где ж тебе понять, когда ты под хмельком, – с укором, но без обиды ответила цыганка. – Не буду я тебе ничего сейчас говорить, не время, своих забот хватает.
Максим вдруг проникся какой-то непонятной привязанностью к этой бабушке. Чем-то теплым и загадочным веяло от неё. И это, несмотря на то, что цыгане, особенно цыганки, особенно старые, те, что постоянно норовят вам погадать, вызывали в нём исключительно негативные эмоции.
Он очень хорошо запомнил один случай из своего школьного детства. Как-то в электричке, подъезжая к своей остановке, он вышел в тамбур и наткнулся там на трех пожилых цыганок с огромными тюками. Они, собираясь выходить, выстроились перед дверьми. Максим встал за ними. Тут одна из цыганок обернулась и попросила его помочь вынести вещи. Максим легко подхватил в обе руки два самых больших тюка и на остановке вытащил их из вагона. «Спасибо тебе, сынок» – сказала цыганка. И, как только он поставил тюки на землю, схватила его за руку, развернула ладонь, и, взглянув на неё на мгновение, произнесла: «Тяжелая судьба тебя ждет, сынок, тяжелая. Несчастная». После чего отвернулась, и, взяв вещи вместе со своими попутчицами, отправилась прочь. С тех пор свою судьбу, жизнь свою он считает, если уж и не настолько тяжелою и несчастной, то, уж во всяком случае, неудачно сложившейся, и винит в этом не иначе, как цыганку, предрекшую ему бесконечные невезения.
Подумав об этом сейчас же, он не преминул спросить, как бы издалека:
– А вы, как бы это сказать, врач?
– Да уж как тебе будет угодно.
– Значит, не врач, а… вы гадаете по рукам там, по… как там еще?
– Сколько ж тебе лет?
– Мне скоро двадцать семь, а что, вы этого по моему виду определить не можете, вы же… а что?
– По виду. Возраст определяют не только по виду. По виду тебе лет двадцать, а по твоим вопросам и того меньше. Садись за стол, подкрепиться тебе надо. – Цыганка во время разговора быстро накрыла скромный стол, поставив глубокую тарелку с супом, ложку и два кусочка белого хлеба.
– Ой, спасибо. – Максим сел за стол и принялся за свой вечерний завтрак. – А вот, я, конечно, прошу прощения, но у меня только карточка, эта гостевая. Я к тому что, вот, я у вас тут…
– Ну что за люди!
– Ну, всё-таки… тем более, вы же, – Максим не знал, как пояснить цыганке о цыганах в его видении и всем что отсюда вытекает.
– С тебя мне ничего не надо, – прервала его размышления бабушка.
– А почему именно с меня? – удивленно спросил Максим, словно забыв о встрече у отеля.
– Да вот нравишься ты мне с дурьей своей башкой.
– Ну, хорошо, – Максим смирился, продолжая трапезу, – вкусный суп. А кто тут был только что? Вы тут ругались. Извините, я невольно подслушал.
Цыганка на мгновение задумалась, потом, видимо, решила рассказать.
– Разбойник приходил.
– Какой разбойник? – захотел уточнения Максим.
– Самый настоящий, – тут же ответила цыганка.
– Что-то я не очень понял.
– Отец моей внучки.
– Ну, тогда понятно, и это называется зять, правильно?
– Никакой он мне не зять, он разбойник. Дочь мою погубил, и нас погубить хочет.
– А как так? – Максим оказался в замешательстве.
– Дочка моя полюбила его, злодея. – Старушка решила рассказать подробнее. – Говорила я ей, ничего доброго не выйдет, а она… поженились они, свадьбу без меня играли… потом… – цыганка тяжело вздохнула, – ему сына подавай, а родилась Лалочка. Как же он был зол. Дочь свою я не видела совсем. Муж её не выпускал почти из дому. Изредка приезжала ко мне, внучку показать. Хорошенькая была, Лалочка. Не рассказывала мне ничего доченька, но я сердцем чуяла неладное. Как снова забрезжила в утробе её жизнь новая, так увидела я, что легче ей стало, видать, что подобрел муженёк её, понадеялся на то, что сына принесёт ему. Ан не получилось у него, сильна кровь наша. Как узнали, что девочка опять, рассвирепел изверг. Сгубил девочку мою, зло пало на неё, и начала она рожать раньше времени, да и померла вместе с ребеночком. Внучку я себе забрала, добрые люди помогли, отняли у него.
– Это как же? – удивился Максим.
– В тюрьму посадили злодея, и надолго.
– Ох, как у вас тут весело!
– Я знала, когда его выпустили. Не приходил, не узнавал. Потом, когда Лалочке уже пятнадцать лет исполнилось, явился. Даже такую чёрную душу к родной крови тянет. И вот, два года уж ходит, подачки подбрасывает, всё пытается у дочери своей прощения за мать вымолить, да все без толку. Избегает его Лалочка, боится…
Вдруг откуда-то раздался звонок.
– Так, пора мне. Заговорилась я с тобой, а работа не ждет. Когда будешь уходить, захлопни дверь. Вот эту дверь, – цыганка указала на ту, что Максим и принял за входную, а сама направилась к двери, что была по соседству с комнатой, где он спал. Когда она её открыла, Максим увидел ступеньки, ведущие наверх. Видимо это был вход прямо из квартиры в лавку, о которой говорила цыганка.